Наши православные активисты вовсе не российский феномен, а отголосок глобальных процессов
Термин "православный активист" появился сравнительно недавно. В 1990-е годы возникло понятие "православная общественность". В ту пору оно обозначало православную публику, которая не ограничивала свою жизнь церковной оградой и хотела участвовать в жизни общества, привнося в него "православные ценности". Общественность эта могла быть как либеральной (она настаивала на необходимости модернизации церкви, чтобы та могла лучше отвечать на вызовы современной жизни), так и консервативной, которая призывала церковь вернуться в славное прошлое.
К середине 2000-х годов консервативная общественность начала доминировать, получая все большую поддержку со стороны руководства церкви. Либеральные православные, которые изначально были в меньшинстве, оказались окончательно маргинализированы. Вот тогда в обиход и вошло понятие "православные активисты", они были не просто консерваторами, а скорее фундаменталистами, которые стремились агрессивно навязать обществу свои представления о прекрасном. Создавая собственные общественные организации, они стали бороться с современным искусством, активно вмешиваться в проблемы общественной морали — от воспитания детей до запрета абортов и пропаганды нетрадиционной сексуальной ориентации, требуя от государства жесткой позиции по этим вопросам.
Отношения православных активистов с РПЦ не являются строго формализованными. Некоторые из их организаций имеют своих духовников, то есть получают благословение на "борьбу с пороком" от православных священников. Церковь как институт иногда опирается на них для проведения своей социальной политики, даже награждая лидеров церковными наградами (к примеру, глава Союза православных хоругвеносцев Леонид Симонович-Никшич был удостоен ордена преподобного Серафима Саровского III степени), но может в любой момент и дистанцироваться от слишком рьяных ревнителей "веры православной". Например, совсем недавно, когда православные активисты потребовали запрета оперы "Иисус Христос — суперзвезда" в Тюмени и Омске, их от лица РПЦ одернул Владимир Легойда, указавший на необходимость проводить различие между кощунственным и неканоническим искусством. Представители последнего могут вдохновляться священными текстами, и церковь не вправе им этого запретить. Более того, их неканоническая трактовка христианства привела в церковь многих людей, как это случилось с рок-оперой Уэббера.
Конечно, от православных активистов масса вреда. Они наносят ущерб культуре, пытаясь накинуть узду на художников. По Конституции у нас нет цензуры, но эти православные доброхоты добровольно берут на себя ее функции. Государство считает, что они полезны, поскольку ограничивают свободу слова. Но как всякая самодеятельная активность они могут стать неуправляемыми, что не может не настораживать бюрократические структуры. Сейчас, кстати, произошел такой неуправляемый наезд на лояльного власти Райкина (он был доверенным лицом президента на прошлых выборах) и из Кремля одернули зарвавшихся. Ведь поддержка от популярных деятелей культуры понадобится на следующих выборах. Так что эти активисты могут быть опасны не только для культуры, но и для власти.
Как мне кажется, усиление религиозного экстремизма в современном мире связано с политизацией религии. Религиозная вера снова становится фактором политического противостояния. Социологи религии еще со времен Макса Вебера говорили о том, что мир секуляризуется, религия отступает на периферию общества, особенно в западных странах. Но к концу прошлого столетия оказалось, что это не совсем так. На "глобальном юге", как социологи называют Латинскую Америку, Африку, Ближний Восток и Азию, религия и не думает отступать. Напротив, она усиливает свои позиции и становится мощной политической силой. Отсюда подъем фундаментализма в исламе, индуизме и даже в буддизме. В исламе, как мы знаем, он нередко принимает экстремистские формы. Но и на Западе политизированные формы христианского фундаментализма тоже дают о себе знать. Россия находится где-то посредине. Православному фундаментализму еще далеко до исламского, но с протестантским он уже вполне может посоревноваться.
Почему это произошло, ответить непросто. Возможно, это вызвано тем, что модернизационные процессы в мире не прекращаются, скорее наоборот, и это порождает бурную реакцию со стороны религии. Происходит сильная поляризация, модернизация усиливает религиозный протест, а поскольку религия затрагивает сферу чувств и мало поддается рациональному контролю, этот протест нередко принимает экстремистские формы.
В общем, с этим придется как-то жить...