Антитеррористическая операция, проведенная силами США и их союзников в Афганистане, изменила баланс сил в регионе, включающем прикаспийские страны. О том, каков вектор этих изменений с точки зрения российских экономических интересов, рассказал специальный представитель президента России по вопросам Каспия ВИКТОР КАЛЮЖНЫЙ. Специально для Ъ интервью у него взял корреспондент RusEnergy.com СЕРГЕЙ Ъ-ЧЕРНЫШОВ.
— В январе Владимир Путин высказал идею создания альянса производителей газа СНГ, в который должны войти Россия, Казахстан, Туркменистан, Узбекистан. Какие экономические выгоды могут получить участники альянса?
— Основной предпосылкой к созданию газового альянса является система магистральных трубопроводов, построенная еще в советское время и связывающая перечисленные страны. Конечно, она несколько износилась и требует вложений, чтобы восстановить ее пропускную способность на уровне 80 млрд кубометров в год. Прямая выгода участников альянса будет заключаться в проведении скоординированной политики по использованию этой системы для экспортных поставок газа.— Сможет ли такое объединение по примеру ОПЕК оказывать влияние на мировые цены на газ?
— Такая задача не ставится. Цель газового альянса — в достижении взаимной экономической выгоды. А для этого нужно решить целый комплекс проблем. Нужно определить месторождения, которые станут базой для поддержания и наращивания поставок газа, построить новые и отремонтировать имеющиеся трубопроводы, исследовать рынки сбыта. Главное — понять, куда направить газ, где потребность в нем больше — в Европе или, к примеру, в Китае, Индии и других странах.
— Иными словами, участники альянса должны решить, нужно ли им конкурировать в Европе или выгоднее совместно осваивать такие новые рынки, как Китай, Индия и Турция?
— Приведу такой пример: в Китае в 2020 году дефицит энергоресурсов составит 200 млн тонн условного топлива. Что же мы, вместо того чтобы заполнить такой перспективный рынок, будем "трамбовать" своими поставками Европу, создавая ценовые проблемы? Сегодня Турция имеет потребности в газе в объеме 80 млрд кубометров газа, а "Голубой поток" дает всего 16. И чуть больше поступает от других поставщиков. Дефицит газа в этой стране составляет 40 млрд кубометров.
Возникает вопрос: а что будет происходить в Европе? Очевидно, что сбыт газа на этом рынке надо стабилизировать. Там есть проблемы с ценовой политикой по газу в связи с введением газовой директивы ЕС (комплекс мероприятий, направленных на либерализацию европейского рынка газа.— Ъ). И сейчас как раз отрабатываются стратегия "Газпрома" в Европе и программа ее государственной поддержки. Первым шагом в выработке такой стратегии может стать создание евроазиатского альянса.
— Какова позиция России по отношению к проектам создания в Каспийском регионе экспортных маршрутов, альтернативных российским?
— Мы исходим из того, что основу реализации трубопроводных проектов должна составлять экономика. Когда нас обвиняют в том, что Россия не поддерживает, к примеру, трубопровод Баку--Джейхан, я привожу несколько соображений. Во-первых, сегодня в российском нефтяном секторе 90% частного капитала, и государство не может диктовать компаниям, какие проекты поддерживать, а какие нет.
Во-вторых, Россия заинтересована в том, чтобы существующая система "Транснефти" была максимально загружена энергоносителями тех стран, которые в свое время пользовались общей инфраструктурой СССР. То же самое касается газопроводов. С точки зрения государственных интересов было бы нелепо не признавать этого, и я, как государственный служащий, обязан добиваться выполнения такой задачи.
В-третьих, есть еще и политическая задача. Чтобы было спокойно на границах России, нужно стремиться к тому, чтобы люди жили в достатке. Почему сегодня обращают такое внимание на гуманитарную помощь Афганистану и вновь заговорили о трансафганском газопроводе? Все эти мероприятия преследуют одну цель — поднять жизненный уровень этих стран для того, чтобы люди не воевали.
— Связана ли идея альянса с появлением американских военных баз в Каспийском регионе? Возможно, Россия таким образом пытается сохранить свое влияние в регионе?
— Мы исходим из того, что американское военное присутствие в Средней Азии — явление временное. Что же касается российского влияния, нам иногда высказывают претензии в том, что мы пытаемся раздуть свою роль в Каспийском регионе, что Россия продолжает играть роль "старшего брата". Я на всех встречах и конференциях говорю, что мы ушли от этого. Россия сегодня пытается выстраивать экономические отношения, уважая суверенитет и интересы других государств. В то же время от всех наших партнеров, региональных и внерегиональных, мы ожидаем, что они в свою очередь будут принимать и уважать наши интересы на Каспии.
— Считаете ли вы, что появление американских воинских подразделений может способствовать более активному проникновению западных нефтяных компаний в этот регион?
— На мой взгляд, военное присутствие не улучшает инвестиционный климат, а только увеличивает напряженность в регионе. В каспийских странах, например, постоянно звучит тема демилитаризации. То есть я считаю, что подобное военное присутствие — это не плюс, а минус для деловой активности.
С другой стороны, у нас, собственно, нет такой задачи — противодействовать иностранным инвестициям в Каспийском регионе. Думаю, что наша задача ограничивается тем, чтобы создать условия, при которых компании российского ТЭКа активнее работали в странах Содружества.
— Пуск КТК уже создал проблему с заполнением трубопроводов. Достаточно ли нефти на Каспии для развития новых направлений?
— Наполнение экспортных трубопроводов — достаточно острая тема для всех стран СНГ, включая Россию. У нас есть поручение президента и правительства составить программу развития многовариантности трубопроводной системы для обеспечения транспортировки нефти, в том числе и каспийской. КТК является одной из составных частей этой политики. Но КТК пока не доведен до проектной мощности. Чтобы добиться этого, нужно подсчитать потенциальные мощности по объемам добываемых углеводородов Казахстана, Туркмении, Азербайджана.
Еще более важный для нас вопрос: Россия должна определиться, сколько нефти она должна добывать. К 2005 году у нас 70% наших запасов будет можно отнести к категории трудноизвлекаемых. Возникает вопрос: нужно ли нам добывать 400-450 млн тонн? На мой взгляд, Россия должна держать добычу на уровне 330 млн тонн в течение 40 лет. Можно, конечно, сейчас можно выйти на уровень 450 млн тонн, но тогда к 2010-2015 году есть риск упасть до добычи в 280 млн.