В рамках фестиваля, посвященного десятилетию премии "Триумф", в Большом зале консерватории выступил с сольным концертом Евгений Кисин (фортепиано).
Отложенному на неделю из-за болезни пианиста фестивальному концерту досталось дневное время. Обычно отпускаемое детским лекториям, оно, казалось, наложило отпечаток на программу звезды, сыгравшей в первом отделении "Токкату, адажио и фугу" Баха-Бузони с Первой сонатой Шумана, а во втором — цикл Мусоргского "Картинки с выставки".
На Мусоргском русская тема (все-таки фестиваль российского "Триумфа"), однако, не закончилась. В третьем, как и следовало ожидать, отделении из бисов Евгений Кисин играл балакиревскую обработку "Жаворонка" Глинки, "Полет шмеля" Римского-Корсакова--Рахманинова. И только после сел на любимого конька и баловал публику эстрадным листовским парафразом из "Риголетто", салонно-томной пьесой Альбениса и не вполне логично попавшим сюда этюдом Скрябина.За вычетом Скрябина, выступление пианиста было на редкость ровным. В отличие от прежних выходов, разочаровывавших большим количеством брака, музыкант был внимателен к тексту, играемому хоть и не без налета фортепианного отличничества, но с видимой отдачей мэтра музыки. Что подчеркивало и сдержанное поведение разменявшего четвертый десяток Евгения Кисина.
Вне фирменного Шопена и глубокомысленного Брамса его плещущий через край темперамент, показалось, чуть ли не впервые у нас пришел в норму. На Бахе-Бузони из рояля выжимался законный органный пафос. Продуманная полифония шумановских фактур рождала иллюзию, что за роялем сидят минимум два человека. Странное дело, но в отсутствии виртуозного энтузиазма Евгений Кисин выглядит виртуозом куда больше, чем когда кидается из крайности в крайность, отвоевывая темп за темпом, например в "Карнавале" Шумана, или впадая в тихое шопеновское помешательство.
Немного разочаровывала хрестоматийность его понимания формы. Известно все-таки, что соната у Шумана — жанр фантазийный, более родственный новеллетте. А бузониевские обработки Баха — это не столько дань баховскому аскетизму, сколько попытка его раскрепощения средствами эффектной постлистовской концертности. Обиднее всего, что в старомодном подходе Евгения Кисина угадывается не столько его интерпретаторская самостоятельность, сколько ученическое доверие к музыкальной хронологии: всему старому все более позднее должно вежливо уступать дорогу.
К счастью, на "Картинки с выставки" это правило не распространилось. В жанристском цикле Мусоргского в память художника Гармана (и на сюжеты его картин) Евгений Кисин был абсолютно свободен от стереотипов. Подчеркивая контрасты, которыми перенаселена эта "экспозиция" (чего стоит "Балет невылупившихся птенцов" в окружении "Быдла" и "Двух евреев"), он виртуозно лепил звуковые аллегории таких картинок, какие ни в одном музее не увидишь, этакое берется только из жизни. Феноменальная техника тут — полдела. Другая половина — в том, как ею распорядиться. Евгений Кисин сделал это так, что теперь уж в чем в чем, а в потрясающей наблюдательности ему точно никто не откажет.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ