Зачем нам это надо

В августе 96-го Владимир Яковлев, тогда глава "Ъ", привел меня, тогда спецкора "Ъ", к мешкам с письмами. Это были просьбы о помощи. Авторы полагали, будто у "Ъ" денег куры не клюют. "Вы единственный в "Ъ" работаете в газетном отделе писем,— сказал Яковлев,— мешки ваши".— "Зачем мне все это?" — "Вы публикуете — читатели помогают". Я торговался: доброхоты взамен потребуют пиар, нужна еще страница. "Ерунда,— сказал Яковлев,— ящик "Хеннесси" против мешка воблы, что помощь будет анонимна".

В декабре 96-го я честно занес Яковлеву в кабинет мешок с 18 кг астраханской воблы. Читатели желали оставаться неназванными. Напомните, сказал Яковлев, о чем спорили и на что. Я напомнил. Яковлев сходил куда-то и принес две бутылки "Хеннесси". На этикетках стоял твердый знак: "Ъ".

А теперь всерьез. Зачем мне это надо? Мне задают этот вопрос все двадцать лет Русфонда. Я знаю ответ.

В первые же месяцы я понял, кто главный в Русфонде: читатель. Тот, кого никогда нет рядом. И о ком ни слова в газете. Но все, что ты пишешь, ты пишешь для него. Ясно, что всем авторам из мешков Яковлева не поможешь. Никакой газеты на всех не хватит, да и в портфеле читателя нет лампы Аладдина. Значит, проверка и отбор — а каковы критерии? В печать идут только письма, гарантированно интересные читателю. Потому что больным детям помогают они, читатели и, теперь, телезрители. А все, что можешь ты,— это создать канал помощи, прозрачный и подотчетный. Без него нет доверия. И вот если ты все понял правильно, тебя ждет успех. Вышла газета, пошли запросы, и начинается счастье: "Сбросьте мне, пожалуйста, реквизиты".

"Зачем тебе это надо? Ты же газетчик". Был август 2000-го, вышла наша страница в помощь вдовам и матерям моряков "Курска". И коллега выговаривал мне: это не журналистика. "А почему киоски трещат? — отбивался я.— 244,5 тыс. откликов на одну страницу в "Ъ", у которого тираж-то 100 тыс. экземпляров".

"Зачем вам это надо? Вы же журналист",— говорит мне Лора Фредрикс из США, автор книги о фандрайзинге "Искусство просить деньги". Я рассказываю ей, как в 2004 году прикидывал так и сяк, а не получалось приспособить американскую технологию "совместные дары" к нашим страницам в "Ъ" и на rusfond.ru. В США компании нередко поощряют финансово филантропию своих сотрудников. Вот человек поручает перечислять из его зарплаты $3 тыс. равными долями в течение года в Кливленд-клиник, и компания удваивает его дар... Когда православный священник из Нью-Йорка отец Леонид Кишковский предложил мне сотрудничать на паях с его фондом "Русский дар жизни" (помощь детям РФ с больным сердцем), я понял: это решение! "Русский дар" отца Леонида оплатит треть операции, остальное доложат читатели "Ъ". "Так родились,— говорю я Лоре,— абсолютно уникальные наши "совместные дары"". Затея понравилась читателям "Ъ", и через пару лет уже два десятка компаний своими пожертвованиями понижали еще до публикации цены клиник. В 2006 году метод удвоил нам сборы.

Вот тут Лора и спросила, зачем мне все это надо.

Для меня ответ на этот вопрос предполагает, что журналистика — не просто заработок и не только честолюбие, это миссия. Мы, журналисты, много делаем для того, чтобы высокие цели никак не связывались с нашей профессией. Но если честно, журналистика — слуга общества, его глаза и уши, без них общество оказывается в тупике.

Зачем тебе это надо, ты же журналист? Потому и надо, что журналист.

Теперь расскажу, о чем я думаю сейчас, даже сочиняя эту колонку. Не о высокой миссии, а о совсем практическом деле: о создании благотворительного пункта проката портативных аппаратов искусственной вентиляции легких (ИВЛ). Вот случай: годовалой Мирославе М. из Барнаула нужен дома такой аппарат. У Мирославы синдром Ундины, гиповентиляция легких. С рождения она живет в больнице на ИВЛ. Врачи уверены, что сейчас ее можно выписать, а в три года вживить стимулятор дыхания. Но чтобы дожить дома до операции, нужен аппарат ИВЛ, а государство ими не снабжает. Русфонд приобрел несколько домашних аппаратов ИВЛ. Мы поможем и Мирославе. Однако проблему можно решить рациональнее. Дома аппараты ИВЛ обычно нужны детям максимум на три года. А срок их действия куда дольше. Так почему не организовать пункт проката и не эксплуатировать аппараты полный срок? Мы готовы вкладывать в этот проект до 100 млн руб. в год.

Господа главврачи детских клиник и поставщики аппаратов ИВЛ! Включайтесь, ждем предложений.

И удачи всем, кому это надо.

Лев Амбиндер, президент Русфонда, член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека