Французский институт в Санкт-Петербурге и агентство "Визит" привезли в Петербург "Весну священную" французской труппы "Ариадон", возглавляемой японкой Карлоттой Икедой. Спектакль показали в Театре имени Мусоргского.
Карлотта Икеда (Carlotta Ikeda) работает во Франции с начала 90-х: руководит труппой, танцует, сочиняет балеты, получает дотации. При этом оставаясь все той же восторженной дилетанткой, что в 60-е сменила японское имя Санае на итальянское — в честь одноименной балерины Гризи, на которую когда-то была поставлена "Жизель". Наверное, "Жизель" была первым балетом, который увидела в жизни госпожа Икеда. Потому и начала учиться именно классическому танцу. Потом бросила компрачикосовы истязания собственного тела ради более щадящей экспрессионистской техники, затем увлеклась американским модерном Марты Грэм (Martha Graham). Однако в Европе добилась успеха как представительница этнографического искусства: медитативного, до предела замедленного, депрессивного буто — то ли японской ветви западного contemporary, то ли урбанистической версии традиционной пластики старинного японского театра.
Карлотта Икеда угодила в гущу моды на женскую хореографию и агрессивный феминизм, но в "Весне" шесть девушек жмутся друг к дружке трепетными ланями, а вместо брутальных грязных маек под Пину Бауш (Pina Bausch) — чистенькие шелковые сорочки. От Стравинского оставлены рожки да ножки, потому что никакой настоящий балетоман Стравинского, конечно, не любит.
Вместо него влит не поддающийся авторизации лирический сироп. Корявенькие девушки с набеленными лицами и телами дерутся, выколачивая друг из друга облачка пудры, умильно приплясывают, стреноженные спущенными панталончиками, разговаривают по-русски кукольными голосами (специальная забота о потребителе вызывает в зале большой энтузиазм). Даже буто теряет всякую идентичность, превращаясь просто в раздел адажио, универсальный для всего contemporary. И здесь Карлотте Икеде самоубийственно изменяет балетоманское чутье.
Специально закаленной публики contemporary dance в Петербурге чрезвычайно мало. Кассу делают обычные балетофилы, которые все понимают, как привыкли. Танец, в котором движения сцеживаются в час по чайной ложке, предлагая считать артефактом мельчайший вздох кисти,— прерогатива сиятельных русских балерин, традиционно исполняющих свои классические адажио на грани существования хореографического текста. Это трудное счастье балетомана. Но когда пластическим медитациям битый час предаются шесть девушек — обычных, чужих и нелюбимых, оно просто-таки мучительно.
Продукция Карлотты Икеды держится убедительно крепкого второго-третьего плана французского современного танца. Не то чтобы совсем уж свежа: никакого тебе модного хай-тека — видеоинсталляций и интерактива. Да и чисто пластически результат тоже довольно беспомощен. В аннотации к спектаклю Карлотта Икеда честно представила список цитируемых в ее "Весне" авторов, благо на музыку Стравинского в ХХ веке высказались едва ли не все крупные хореографы. Влияния, пожалуй, перечислены даже слишком тщательно: снабжено ссылкой, в частности, и то, что давно уже стало общим местом,— contemporary dance. Все слишком демонстративно, чтобы упрекать "Весну" во вторичности, но и явно небогато, чтобы сойти за художественную концепцию.
Никакой концепции, очевидно, и нет. А есть простодушное балетоманское стремление продекламировать собственным телом любимые танцевальные фразы. Не французское, но очень японское: любой русский танцовщик знает, что в Японии любят балет, как нигде,— это страна самых щедрых суточных и самых отзывчивых зрителей.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург