За чертой минимума

Полоса 058 Номер № 4(359) от 06.02.2002
За чертой минимума
       Как только государство приравняло минимальную оплату труда к прожиточному минимуму, равному 1560 рублям в месяц, редакция немедленно велела специальному корреспонденту Валерию Панюшкину на этот минимум прожить. Панюшкин отказался. "Ну хоть недельку проживи!" — настаивала редакция. Панюшкин рискнул.

Скромная жизнь
       Полторы тысячи в месяц поделить на тридцать дней — получается пятьдесят рублей в день. Это пачка сигарет "Парламент", которые я курю, и чашка кофе "Лавацца", который я пью. Причем пить кофе надо не в кафе, а дома. Подохну.
       С этими грустными мыслями я завел личный автомобиль типа "Баварские моторные заводы", и трехлитровый двигатель, просто разогреваясь и никуда еще меня не везя, стал пожирать 95-й бензин рубля на четыре в час.
       Но можно ведь курить не "Парламент", а "Золотую Яву". Будет, конечно, противно, но денег хватит не только на кофе, но еще и на растворимую лапшу в стакане. Тогда точно подохну.
       Кассета, купленная накануне за пятьдесят рублей, воспроизводила в салоне музыку Антонио Вивальди, сыгранную ансамблем "Джардино армонико" без использования романтического вибрато. И каждый час этой музыки обходился мне все в те же четыре рубля, поскольку магнитола работала от двигателя никуда не ехавшего автомобиля.
       Ерунда, можно же слушать радио. Радио бесплатно, значит, полтинник уже сэкономили.
       Я остановил Вивальди. Автоматически по радио заиграла песня "Рондо" "Моя неласковая Русь". Я сидел как дурак и слушал это дерьмо за свои кровные пять рублей. Отвратительно. Десятую часть дневного бюджета я уже потратил на то, чтобы мозг мне засорили лирикой про ворчание сонной жены.
       Поехали! На ходу автомобиль стал расходовать 15 литров на 100 километров. По цене примерно 10 рублей литр. Я живу на даче за Люберцами. А работаю на Соколе. Чистого пути на работу и домой как раз получается километров сто. 150 рублей. На то, чтобы один раз попасть на работу и вернуться, израсходовано три дневных нормы денег. Я разорен.
       Тут зазвонил сотовый телефон. Звонил предательски.
       — Милый, что у тебя с голосом? Ты чем-то расстроен?
       — Все в порядке у меня с голосом, любимая.
       — Послушай, Варя научилась говорить слово "алло". Варя, скажи папе "алло".
       В трубке раздалось долгое сопение, потом умильный голосок полуторагодовалой дочки произнес не без гордости:
       — Але, папа...
       — Ай умница, Варенька!
       Этот разговор стоил мне почти 40 центов. Больше десяти рублей за одну улыбку отеческого умиления! Господи, нельзя же экономить на милом лепетании дочки! Я же еще ничего не купил. Я даже еще не завтракал. При этом уже потратил втрое больше, чем считает нормальным правительство. Что мне теперь делать — революцию? Но я ведь знаю, что от революции станет только хуже. К тому же, чтобы купить топор в магазине, надо целый день не есть.
       Неутешительные выводы, к которым привели меня первые двадцать минут эксперимента, были таковы. Человеку, желающему прожить на минимальную зарплату, нельзя ездить на машине, разговаривать по сотовому телефону, курить, питаться где-либо кроме дома. И главное — ему нельзя иметь детей. Дети стоят дорого, а экономить на детях — грех.
       Я плюнул и прекратил эксперимент. Я прожил день скромно. Заправил машину на 500 рублей. Еще на 70 рублей залил стеклоочистительной жидкости. Позавтракал в кафе чашкой кофе за 40 рублей и крем-карамелью за 110. Пообедал в редакционной столовой салатом за 20 рублей, люля-кебабом за 90 и минеральной водой за 10. Поговорил по телефону на 210 рублей, включая НДС. По дороге домой купил с горя бутылку вина "Вальполичелла" за 240 рублей. Выпил ее с куском жареной баранины за 70 рублей и помидорами за 20 рублей. Докурил последнюю сигарету из пачки, которую купил утром за 40 рублей. Поцеловал жену бесплатно. Дочка бесплатно целоваться не стала. Пришлось подарить ей куклу за 50 рублей.
       В итоге я потратил за день 1470 рублей. Не ходил по ресторанам. Не жевал рябчиков. Не развлекался. Не предавался чревоугодию. Не развратничал. Просто жил. И если представить себе, что как-то ведь надо одеваться и менять в автомобиле тормозные колодки, то получается, что месячный прожиточный минимум я проживаю за один день. Буржуй недорезанный.
       
Очень скромная жизнь
       На следующее утро ко мне в гости приехал папа. Не римский, а родной. Папа пожаловался, что электричка подорожала и стоит теперь от станции Выхино до моей деревни не три рубля, как раньше, а пять рублей. Речь, кажется, шла о льготных ценах для пенсионеров.
       Я воспрянул духом. Я подумал, что это просто я — буржуй недорезанный, и правительство не может опираться в своих расчетах прожиточного минимума на такого бессовестного мота, как я, а совершенно справедливо опирается на таких людей, как мой папа. Мой папа честный труженик. Всю жизнь работал рабочим. Сейчас живет на пенсию.
       Не надо думать, что я такой гад, что совсем не помогаю отцу. Я ему помогаю. Просто отец — человек гордый и скромный и старается жить по средствам. Он никогда не ездит на такси, так что ужасно удивился, например, наличию в Москве третьего транспортного кольца, когда я повез его как-то по нему.
       Отец никогда не ест колбасу, потому что считает этот продукт неоправданно дорогим. Даже у меня дома, когда колбаса лежит на столе прямо у отца перед носом, папа все равно ее не ест, чтобы не баловаться.
       Фирменные джинсы, которые я снашиваю за год, отец носит, как минимум, четыре года, причем так аккуратно, что выглядят они как новые. Джинсы отцу дарю я и не говорю, что они стоят 70 долларов. Цену своих джинсов отец узнает из этих строк, потому что сам он никогда не ходит по молам и приличным магазинам. Он все покупает на рынках, включая еду.
       Он никогда не был в супермаркете, поэтому, в отличие от колбасы, с удовольствием ест итальянские рождественские кексы. Он думает, что это просто кекс, вроде тех, которые в советское время продавались в булочных. А кекс, согласно папиным представлениям о жизни, должен стоить дешево.
       Однажды я хотел отпраздновать свой день рождения в узком семейном кругу в ресторане. Папа и мама попросили меня не вести их в ресторан, а лучше приготовить дома вкусный ужин.
       — Все экономите? — иронизировал я.
       — Да нет,— сказал отец.— Просто в ресторанах очень шумно, а у нас с матерью от громкой музыки давление поднимается.
       Тут я понял, что папа не был в ресторане, как минимум, лет десять или вообще представляет себе рестораны по фильму "Бриллиантовая рука".
       Короче, папа, в отличие от меня и есть тот самый человек, ради которого в Кремле всю ночь горит окно и о благополучии которого неустанно пекутся правители всех уровней и всех ветвей.
       
Жизнь
— Папа, ты сколько денег расходуешь? — спросил я прямо.
       Папа в ответ обиделся и высказался в том смысле, что негоже достойному сыну попрекать отца куском.
       — Да нет, извини, я не в этом смысле. Просто тут правительство прожиточный минимум определило, и я хочу узнать, можно ли на этот прожиточный минимум прожить.
       Папа начал было рассказывать, что в электричке народ говорит, что не надо прибавлять пенсии и зарплаты бюджетникам, а лучше, наоборот, не повышать квартплату и цену за электричество. Но я отвлек его от политэкономии.
       — Ты чего сегодня на завтрак ел?
       — "Чудо-творожок" и кофе.
       Я взял бумагу и стал записывать. Папа получает пенсию 1300 рублей. Мама, поскольку она житель блокадного Ленинграда, — 1990. Если сложить их доходы вместе, как раз и получается два прожиточных минимума на двоих.
       За квартиру они платят 800 рублей в месяц. Это благодаря маминой пятидесятипроцентной блокадной скидке. Если бы мама родилась не в осажденном городе под немецкими бомбами, а в любом другом, то платили бы мои родители за квартиру 1600 рублей. Ровно половину своих доходов.
       На завтрак они съедают по "чудо-творожку" за 12 рублей или по глазированному сырку за шесть рублей штука. Мама пьет чай, папа пьет кофе, который покупает на оптовом рынке. На обед они едят пустой овощной суп без мяса. Капуста для одного такого супа стоит десять рублей, морковь — пять, лук — два, картошка — десять. На ужин они едят немного мяса, или рыбы, или куриных окорочков. Вдвоем — рублей на 30.
       Еще в течение дня мои родители съедают батон за шесть рублей, масла сливочного рублей на семь, сметаны на десять, сырок плавленный за десять рублей, сахара на два и чая-кофе на пять рублей.
       Овощей, фруктов и зелени они не покупают, колбасы они не едят, из сладостей позволяют себе только заготовленное летом варенье.
       Пока отец рассказывал, я сидел красный от стыда. Я поклялся себе каждую неделю привозить родителям мешок овощей и фруктов. Я чувствовал себя последней сволочью, потому что я и есть последняя сволочь.
       Тем не менее только на еду у моих стоических родителей уходит 130 рублей в день. По 65 рублей на человека.
       1950 рублей с человека в месяц только на еду!
       Только на еду — больше прожиточного минимума.
       А еще нужно платить за квартиру. А еще пачка сигарет "Ява", простая — не золотая, которую курит мой отец, стоит пять рублей. А кусок мыла стоит шесть рублей. А стиральный порошок — 50. А паста зубная — 15. А посуду можно мыть не популярным импортным средством, а хозяйственным мылом за десять рублей в неделю. А мочалочки для мытья посуды можно делать из сношенного нижнего белья.
       Они немолодые люди. Когда они ничем не болеют, им все равно каждый день надо пить лекарства. Таблетки престариума, прописанные доктором от высокого давления, стоят 163 рубля за упаковку. Упаковки хватает одному человеку на две недели. Корвалол стоит шесть рублей. Валидол — шесть рублей. Анальгин — 20 рублей.
       — Главное,— говорит папа,— не заболеть. Болеть очень дорого.
       А новогодняя елка, маленькая, в полметра, стоит тридцать рублей. Елка, купленная на Новый год, до сих пор стоит у моих родителей в квартире — потому что жалко выбросить.
       В качестве подарка под елку в этом году я положил отцу хорошие ботинки датской фирмы "Экко". Отец поблагодарил меня, померял ботинки, напихал в них бумаги, пропитал их воском, бережно упаковал в коробку и положил в шкаф.
       Ему трудно сразу привыкнуть к мысли, что можно наступать в грязь такой дорогой вещью.
       
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...