Главная достопримечательность селения Дуиси, которое считается центром Панкисского ущелья,— большое общежитие для беженцев. Общежитием здание бывшей поликлиники стало в 1999 году, когда в Панкиси появились первые беженцы из Чечни. Как уже говорилось во вчерашнем репортаже корреспондента Ъ, сейчас в ущелье живут около 6 тысяч чеченцев, покинувших свою родину. Если назвать одним словом все, что они чувствуют, этим словом будет "ненависть". Ко всему, что связано с Россией. С подробностями ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА.
Чтобы встретиться с беженцами, нам пришлось ждать почти сутки у въезда в ущелье. Чеченцы долго не соглашались принимать нас на своей территории. "Не хотим видеть русских",— сказали они. "Они расскажут правду о том, как вы здесь живете, о чем думаете,— уговаривал беженцев человек, вызвавшийся стать нашим посредником.— Разве вы не хотите, чтобы в России узнали о ваших проблемах?" После переговоров посредник вернулся с хорошей новостью: "Можно ехать, они поговорят с вами".
Они встречали нас у входа в общежитие все вместе. Никто не улыбался, смотрели настороженно. Один из беженцев, Хамид Алиев, все же предложил нам войти: "Если правда то, что вы хотите рассказать о нашей жизни, то проходите". "Да, посмотрите, как мы тут живем. Как скот! Посмотрите, до чего нас довел ваш Путин! — громко сказала женщина в темном.— Посмотрите, что с нами сделали ваши русские солдаты!"
Мы посмотрели. Двухэтажное общежитие забито беженцами до отказа. Из каждой двери, мимо которой мы идем по темному коридору, выглядывают дети. Детей здесь очень много — гораздо больше, чем взрослых. В общежитии живут 18 семей. В каждой восьмиметровой комнате по 8-10 человек. Под жилье приспособили даже туалет. Здесь нет воды, света и газа. Согреваются теплом друг друга, ведь 10 человек никогда не дадут замерзнуть одному. Тепло от печек-буржуек экономят: за дровами в лес идти далеко и холодно.
Зима в горах приучила людей держаться вместе, поодиночке здесь не ходят. Все они помнят самую страшную зиму в их жизни — февраль 1999-го, когда большинство людей, которые сегодня живут в этом общежитии, пришли из Чечни в Грузию.
"Осенью я уехал из Наура к отцу на сенокос,— вспоминает Хамид Алиев.— Отец мой живет в Шарое, я сам родом оттуда. У нас в Науре многие уезжали в горы помогать родителям. В горах нас стали бомбить русские самолеты. Это уже зимой было. Возвратиться назад мы не могли — каждый день в Шарое рушились дома и погибали люди. Я видел, как умирали дети и старики. Мы решили уходить в Грузию через Итум-Кале, по горным тропам. Нас было десять человек, с нами были женщины и дети. Мы пробивали подошвы сапог гвоздями, чтобы не поскользнуться на льду".
Из группы Хамида в грузинское селение Шатили пришли только пятеро. Беженцы говорят, что тогда в снегу на перевалах осталось около сотни чеченцев, убегавших от бомбежек.
Жительница Грозного Кайпа Ацаева отправилась через перевал вместе с мужем, матерью и четырьмя детьми. К ним решили присоединиться их соседи и несколько родственников. Дошли только Ацаевы. Кайпа рассказывает, как люди падали в расщелины, как их пытались спасти и не спасали. "Над нами все время были русские самолеты,— говорит Кайпа.— Они бросали бомбы, и мы ложились в снег. А потом снова шли".
Женщина помнит горящие тела тех, кого настигали снаряды. "Они горели перед нами, мы плакали и шли". Кайпа плачет и машет на меня руками: "Уходите, пожалуйста". Уходя, я оглядываюсь на эту маленькую комнату. На большом топчане, который смастерил муж Кайпы, ночью умещается вся семья: четверо детей и трое взрослых. Здесь нет даже стола, за которым можно поесть. Столом служит небольшой ящик — в таких ящиках ооновцы привозят беженцам продукты. На одного человека дают 17 кг муки, килограмм гороха и литр подсолнечного масла. Миссия ООН — пока единственная гуманитарная организация, которая помогает этим людям, имеющим официальный статус беженцев.
Старики, которые обступают меня со всех сторон, говорят, что они голодные. "Чем мне кормить внуков?" — кричит на меня пожилая женщина. У этой женщины в Грозном был убит сын, под бомбежкой погибла и его жена, оставив двоих детей. "Выводите свои войска из Чечни!" — кричит другая женщина. "Что мы вам сделали, за что нас уничтожают?" — кричит третья. "Да кто они такие, зачем сюда пришли? Что им тут надо?" — расталкивая руками стариков, бросается ко мне женщина в черном. "Кто, кто, не ясно разве, это агенты Путина!"
Женщину в черном кто-то удерживает. "Мы пришли, чтобы вам помочь,— пытаюсь объяснить ей.— Ведь вы российские граждане, в России должны знать о том, как вы живете!" Но мои слова вызывают обратную реакцию. "Нам ничего не надо от России! — кричат беженцы.— Мы не хотим быть российскими гражданами! Нам не нужны ее деньги, ее пособия, ее кукольное правительство! Мы пешком пойдем домой, но только когда русские оттуда уйдут!"
В тесном коридоре становится жарко. Хамид, пробившись сквозь толпу, заводит меня в еще одну комнату. Здесь живут шестеро беженцев. Сейчас в комнате молодая женщина и мужчина. Мужчина — с бородой и в черной шапочке. Из-под рубашки виднеется кобура. "Мы понимаем, что вас не только беженцы интересуют,— говорит Хамид.— Мы тоже не хотим здесь криминала. Нам ведь идти отсюда уже некуда".
"Что вы называете криминалом?" — спрашиваю у Хамида. Мужчина в шапочке усмехается. "Не убивать, не воровать,— поясняет Хамид.— Мы так стараемся жить. Но не все слушаются". Я спрашиваю у Хамида, есть ли в селе ваххабиты. Мужчина в шапочке снова усмехается: "А что вам плохого ваххабиты сделали?" — "Здесь у нас нет,— говорит Хамид.— Вы думаете, если у нас бороды, мы ваххабиты? Да здесь воду трудно достать, вот и не бреемся".
— Почему вы не хотите вернуться в Чечню? — спрашиваю у мужчин.— Может быть, там сейчас жизнь лучше?
Мужчины улыбаются.
— Ни за какие деньги,— отвечает Хамид.— Только когда выведут войска. Пусть Чечню признают независимой республикой, чтобы там не было ничьих военных. Тогда мы вернемся. Сейчас там жить нельзя.
— Откуда вы знаете? Ведь многие беженцы вернулись...
— А вы знаете, как они там живут? Мы их не осуждаем, нам их жаль. Нам плохо, но мы свободные. Мы ходим с прямыми спинами. Вы видели хоть одного в Чечне с прямой спиной? Выпрямишься — значит, не хочешь подчиняться, сразу хребет сломают.
В комнату заглядывает молодая женщина. "Вы ко мне зайдите,— приглашает она нас в соседнюю комнату.— У меня тут шестеро пацанов, на полу спим. Вот одеяла раскладываем и спим. Мы из Грозного. Меня Аминат зовут".
Аминат Юсупова хочет вернуться домой. Чтобы посмотреть, какая теперь жизнь на родине. Она уже пыталась, но на пограничном посту между Грузией и Северной Осетией ее не пустили. У Аминат, как и у остальных беженцев, нет паспорта: все документы остались в разрушенных или сгоревших домах. Чтобы пройти через пост, Аминат должна заплатить пограничникам $50.
"Разве вы не можете обратиться в посольство?" — спрашиваю у Аминат. "У нас уже обращались,— отвечает женщина.— Там сначала мучают два месяца, кучу бумажек требуют, а потом какие-то справки дают. А эти справки ни на одном посту не признают".
"Не нужен нам этот российский паспорт! — снова вмешиваются женщины, вошедшие в комнату.— И в Россию мы не поедем. Вон, Роза Гериханова ездила домой и назад приехала. Говорит, как убивали в Чечне, так и убивают".