Последняя героиня книги, Татьяна Морозова (1904-1997), сама предоставила издательству "НЛО" рукопись своих воспоминаний. Дочь генерал-лейтенанта, после Харьковского "благородного" окончившая пединститут, превратившаяся в специалиста по творчеству Короленко и читавшая лекции по русской литературе в Китае, рассказывает об институтках последних выпусков. При поступлении Морозову исповедовали в полковой церкви: священник спросил 10-летнюю благородную девицу, не курит ли она табак и не пьет ли водку. А уже через два года героиня с наивным удовольствием прицепляла к черному пальто алый бант, когда "группа мужской молодежи" из соседнего ветеринарного института пригласила ее на революционный променад: "Студенты сорвали со стены портрет царя и разрезали его ножом. Одна из старшеклассниц притворилась, что теряет сознание, и упала на портрет. Подруги унесли ее на портрете в лазарет. Они гордились, что спасли портрет от окончательного уничтожения".
Во всем остальном институтская жизнь мало различалась — что тогда, во второй половине XIX века ("На заре жизни" Елизаветы Водовозовой, будущей детской писательницы и педагога), что во второй половине XVIII ("Памятные записки" Глафиры Ржевской, той самой, что с арфой на портрете Левицкого). Невинные создания, "каля-баля по-французски да трень-брень на рояле", с голодухи ели мел и грифели. Учились хорошим манерам и ходили в сломанных корсетах, "допотопных капорах и салопчиках". В них "вперяли" охоту к чтению, а они писали сентиментальщину либо баловались порнографическими романами. Становились "учеными девами" и "смешными жеманницами". Словом "институтка" именовали и "представительниц новой породы светских женщин", и "слабонервных" вроде Керенского.У современного писателя, задумай он написать по документальным материалам "Институток" роман, мог бы получиться и "Потерянный рай", и "архипелаг ГУЛАГ".
Романом молодой американской писательницы Тамы Яновиц (Tama Janowitz) "На прибрежье Гитчи-Гюми" (1996) издательство "Иностранка" открыло новую серию современной западной прозы. Директор издательства Варвара Горностаева и составитель Илья Кормильцев назвали серию "За иллюминатором". Если прилежный читатель "старшей" серии "Иллюминатор" и журнала "Иностранная литература" еще мог ориентироваться в зарубежном литпроцессе: добротные рекомендованные тексты, заслуженные переводчики — то с новой серией он рискует в нем утонуть.
Вот, например, во всем романе Тамы Яновиц самое близкое и родное для российского уха — заглавие из Лонгфелло : "By the Shores of Gitchee Gumee", если, конечно, это ухо слышало когда-либо "Песнь о Гайавате". Текст полон и других аллюзий на американскую классику, что, правда, без сносок-подсказок оценить уже сложнее. Таму Яновиц причисляют к той же когорте писателей-бунтовщиков, что и Дугласа Коупленда, автора "Поколения Икс". Но ее роман отнюдь не исчерпывается традиционной "иксерской" романтикой: неординарная неомолодежь, свобода, наркотики — словом, все, что делало далекую американскую мечту ближе и нашим юным читателям. Современная городская сатира из других произведений писательницы — "Рабов Нью-Йорка" (этот сборник рассказов Яновиц уже переводился у нас) или еще не переведенного "Каннибала в Манхэттене", конечно, привлекательнее, чем провинциальные персонажи "Прибрежья".
В этом романе писательницу занесло в классику: причем не только в Лонгфелло, но в первую очередь в старый добрый модернизм. Кажется, что ее герои застыли "в ожидании Годо", хоть на самом деле они беспрестанно путешествуют по Америке. Для пущей сюрреальности автор то и дело дразнит читателя: например, назойливо повторяя к месту и не к месту словосочетание "коралловые уста" (кстати, этими самыми устами изукрашен переплет).
Детки из многочисленного семейства Сливович похожи на беккетовских старичков "Конца игры" — только вместо мусорных баков Мод, Леопольд, Теодор, Мариэтта и Пирс засели в стареньком трейлере. Диалоги они ведут соответствующие: "Когда мы будем богатыми, у нас будут свитера из тончайшего кашемира — палевые, золотистые, лимонные и так далее. У нас еще будут бассейны, супертренажеры, поле для гольфа, надувные вешалки, английские зонты с темными деревянными ручками и много всего другого.— Поле для гольфа — это круто,— сказал Пирс". С виду — не так уж и "круто", а в итоге от этой бесконечной однообразной болтовни, согретой теплом литературной традиции (будь то Беккет, или "Елка у Ивановых" Введенского), невозможно оторваться.
В романе другого американца, Джонатана Кэрролла (Jonathan Carroll), целые страницы неоправданного "сюра". Главной героине снятся незамысловатые фантастические сны: "Сотворив рыбу ясмуду и сына по имени Пепси, я почувствовала себя странно и очень своеобразно". Автор все это "своеобразие" добросовестно пересказывает. Хотя и признает, что "Зигмунд Фрейд заскучал бы уже секунд через десять". У нас все это перевели и издали. Хотя сам писатель, происходящий из "звездной семьи" (мать — бродвейская певица, отец — голливудский сценарист, сводный брат — классик минимализма композитор Стив Райх), очень критично относится к своему творчеству: первые три романа, написанные в 70-е годы, он так и не опубликовал, считая их недостаточно зрелыми.
В мистическом детективе "Кости луны" (Bones of The Moon) мистика легко отделима: можно просто не читать "сонную линию". Остается вполне себе детектив: героиня с нравственной травмой, ее муж, бывший спортсмен с травмой физической, их сосед-убийца, знаменитый режиссер — и вполне реалистическая развязка.
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА
Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц / Составление, подготовка текста и комментарии В. Боковой и Л. Сахаровой, вступ. статья А. Белоусова. М.: Новое литературное обозрение, 2001
Тама Яновиц. На прибрежье Гитчи-Гюми / Перевод с английского Веры Пророковой. М.: Иностранка, 2001. Серия "За иллюминатором"
Джонатан Кэрролл. Кости луны / Перевод с английского А. Гузман. М.: Махаон, 2001