В петербургском Театре имени Мусоргского прошла "гостевая" премьера "Щелкунчика", поставленного Юрием Петуховым для петербургского же Академического театра балета.
Лучшую часть своей жизни Академический театр был известен в городе просто как "труппа Якобсона", созданная под конкретного автора — наиболее стилистически герметичного советского хореографа. После смерти Леонида Якобсона ее существование было оправдано только тем, что она оставалась главной кладовой его произведений. Когда вдова хореографа запретила прокат большинства вещей, театр присоединил к вывеске слово "академический" и запустил в эксплуатацию кассовые "Лебединые озера". В декабре 2000 года скончался преемник Якобсона Аскольд Макаров и пост худрука стал вакантным, что чрезвычайно оживило бездомных питерских хореографов: труппа с шикарной репетиционной базой в центре города, без видных солистов, но с полным комплектом артистов и обкатанными гастрольными маршрутами представляла собой лакомый кусок. В конце концов урвал его Юрий Петухов, завершающий карьеру классического солиста в Театре имени Мусоргского и до сих пор пробавлявшийся в основном разовыми постановками для артистов, которым вменялось исполнить "современный номер" на балетном конкурсе. "Щелкунчик" — его первая крупная постановка в новом статусе.
В плюс Юрию Петуховуу как руководителю — приглашение со стороны Юрия Андреева (Дроссельмейер) и Елены Панковой (Маша). Хореограф оказал услугу прежде всего себе: Академический театр балета, традиционно решавший проблему трудоустройства некондиционных балетных выпускников-"троечников", в своем нынешнем виде способен дать укорот любой творческой инициативе. Вот, например, ужасно толстые крысы и куклы. Думаешь, что это такой художественный прием, накладные толщинки и тому подобное; смотришь — между шляпой и мундиром сдобные щеки. Понятно, что не прием это, а просто девочкам срочно пора худеть. А насколько, интересно, предумышленна корявая, основательная крепость гросфатера? И так весь вечер.
Любой авторский спектакль это погубило бы на корню, но в данном случае разглядеть талант хореографа все же удается. Потому что "Щелкунчик" — уже давно не название, а жанр. На примере Петухова это видно вполне. За основу взято либретто Игоря Бельского, в чьей постановке "Щелкунчик" долгое время шел в Театре имени Мусоргского. Для советских хореографов "Щелкунчик" был легальным способом протащить модернистскую пластику: на официальную сцену она выходила вместе с положенными по сюжету деревянными куклами, зловеще чудаковатым Дроссельмейером и всякой балетной фантастикой. Когда Игорь Бельский разламывал сахарную пластику классического ансамбля угловатыми конвульсиями Щелкунчика, это производило очень неслабый диссидентский эффект. Теперь это такой же композиционный канон, как прочие. Изменились лишь представления русских хореографов о современном танце. Юрий Петухов очень прилично развел большие кордебалетные ансамбли, живо срежиссировал пантомимные сцены, свил гротескную партию Дроссельмейера — все в границах жанрового канона, но с той пластичностью, что отметает упреки в школярстве: это осознанная неоакадемическая "работа по заданию".
Чтобы "Щелкунчик" снова стал названием, пришлось бы радикально пересочинять абсолютно весь строй действия, по ходу выкидывая елки, снежинки и прочую рождественско-кондитерскую чепуху. Но если кто-то когда-нибудь это и сделает, то уж точно не в России, потому что русский хореограф, тем более глава труппы, должен помогать, а не мешать своей труппе зарабатывать деньги.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург