Член правления «Финансовой корпорации Открытие», старший вице-президент, руководитель инвестиционного блока Константин Церазов подвел промежуточные итоги 2016 года с экономическим обозревателем «Коммерсантъ FM» Олегом Богдановым в рамках программы «Цели и средства».
— Глобальный инвестиционный процесс всегда в преддверии достаточно турбулентного осеннего периода во многом связан с политикой центральных банков. После британского референдума многие банки начали ослаблять монетарную политику. Есть один центральный банк, который идет в обратном направлении, — это американская ФРС. Федеральная резервная система готовится повысить процентную ставку, но так долго готовится, что никто не знает точное время, когда это произойдет. Если они все-таки это сделают, как серьезно повлияет это на общий инвестиционный процесс и на развивающиеся рынки?
— Здесь, наверное, нужно сделать шаг назад и посмотреть на всю динамику, которая была в течение этого года. Если мы помним, прошлый год — это массивная коррекция, а этот год — это массивное ралли по всем активам, по всем рынкам: акции, облигации и так далее, и тому подобное. В первую очередь это было связано даже, может быть, не с политикой центральных банков, а с тем, что на развитых рынках практически нет никаких доходностей, поэтому инвесторы были вынуждены уходить на развивающиеся рынки, тем самым находя дополнительный доход. Массивное ралли случилось как вообще на развивающихся рынках, так и в России конкретно.
— Наши активы даже были лучшими, можно сказать? Рубль, облигации федерального займа.
— Совершенно верно. Более того, они даже, наверное, переиграли аналогичных, если можно сказать, конкурентов на Западе. Потому что если смотреть по каким-то параметрам, мы, конечно, торгуемся даже немножко выше, чем зарубежные аналоги. Поэтому в этом смысле российский рынок от этого выиграл. Если мы будем смотреть на американскую ставку в отдельности, то это, скорее, история про предвыборный год, про осторожную политику. То есть до того момента, как не пройдут выборы, ничего меняться точно не будет.
— Несмотря на последнюю риторику?
— Абсолютно. Насколько я понимаю, госпожа Йеллен — человек очень аккуратный и в риторике, и во всем остальном. И в предвыборные годы никто ничего там делать не будет. Есть шансы, конечно, повышения ставки на 0,25% в декабре, и то шансы падают с течением времени, то есть буквально недавно они были 55%, уже 45%. То есть, скорее всего, до конца года ничего не произойдет.
— Просто такая дистанция, выходит много разных данных. Может быть, любая плохая цифра, как это было в мае, полностью сбивает ритмику повышения процентной ставки. Соответственно, основные тенденции, что доходности на Западе никакие — это мягко сказано, там они глубоко отрицательные. Этот процесс пока не останавливается. Если смотреть на реакцию того же рынка облигаций, когда в Америке хорошие данные, на жесткие высказывания они не реагируют вообще. То есть рынок находится в каком-то коматозном состоянии, все время погружается в эту глубину. С такими высокими доходностями остаются только emerging markets и наш рынок. И здесь главный вопрос, наверное, как будет вести себя Центральный банк. Насколько долго он будет держать процентную ставку? Для чего они это делают? Почему, несмотря на низкую инфляцию, они держат высокую ставку — чтобы привлекать инвесторов?
— Тут есть, наверное, несколько аспектов. Действительно, пока еще те ставки, которые есть на российском рынке, остаются привлекательными. Даже если мы говорим про депозитные ставки, не только про облигационные. Если мы говорим про ставку того же Центрального банка, давайте посмотрим на кривую ОФЗ — она совершенно инвертирована, дальние ставки, которые и говорят о поведении Центрального банка в долгосрочной перспективе, говорят о том, что ставка будет понижаться, причем довольно сильно.
— Существенно, да.
— То есть в этом смысле мы говорим о некоем оттягивании процесса снижения этой ставки. Пока мы действительно выигрываем от того, что являемся привлекательной доходностью, привлекаем деньги. Но, с другой стороны, мы понимаем, что рано или поздно эта история закончится, и мы будем играть на то, что ставки будут понижены в ближайшее время.
— То есть невозможно существовать в таком глобальном дефляционном мире с такими высокими ставками, да?
— Конечно. На долгом периоде — совершенно точно.
— Если мы говорим о том же инфляционном процессе, у нас в Минэкономразвития считают, что дефляция будет. Мы вообще можем уйти по уровню инфляции куда-нибудь ниже 4-5%, как об этом говорят многие экономисты, где-нибудь в следующем году, в 2017-м?
— Чисто теоретически это, наверное, возможно, но чисто практически, скорее всего, этого не произойдет. То есть все-таки у Центрального банка таргетирование инфляции — приоритет. Поэтому за этим точно будут следить, и, грубо говоря, делать какие-то слишком большие шаги, шаг влево, шаг вправо, — не будут.
— Кстати, во многих центральных банках идет дискуссия, как таргетировать монетарную политику, на что опираться. В том же Федрезерве они спорят: нельзя так низко таргетировать инфляцию, потому что реальный процесс идет совершенно своим путем, и нужно ставить какие-то новые таргеты, новые цели для Центрального банка. Эта дискуссия носит пока академический характер. Как вы думаете, она во что-нибудь выльется? К чему это может привести, если таргетирование монетарной политики изменится?
— Честно скажу, пока непонятно, потому что дискуссия действительно очень академическая. То есть, по большому счету, идет переосмысление экономических процессов вообще, и это займет довольно много времени. То есть в Россию это точно придет с неким лагом, что,т наверное, и нормально. Поэтому в ближайшем будущем какого-то глобального пересмотра я не вижу.
— Потому что, несмотря на все стимулирование, не работает.
— Не работает механизм.
— В итоге все вынуждены констатировать: мы находимся в периоде низкого роста, низкой производительности труда.
— Дешевых денег и ликвидности, которая зашкаливает абсолютно везде.
— Мы говорили об общих условиях, которые складываются в мире, в его финансовой части. Наши тенденции в банковском мире, какие они, за первые девять месяцев текущего года?
— Тут история, на самом деле, довольно простая. С точки зрения привлечения депозитов для банков, история очень интересная. Вопрос стоит, скорее, в размещении денег, то есть кредиты и вообще размещение денежных средств довольно дорогое. Не все компании готовы брать кредиты или кредитоваться в той или иной форме по таким ставкам, поскольку все ожидают, как мы обсуждали ранее, снижение ставок. В моем понимании, есть некая ситуация переликвидности в банковской системе вообще и в банках конкретно.
— А какие инструменты есть? Давайте тогда попробуем их перечислить. Есть кредиты физлицам, есть кредиты корпоративные, есть инвестиционное подразделение, бизнес, который занимается инвестированием в акции, облигации. И еще есть инструмент, о котором многие сейчас говорят, — это депонирование в Центральном банке, депозиты в Центральном банке. Все больше средств там накапливается в виду того, что все остальные операции, наверное, очень высокий риск несут, особенно с физлицами.
— Я бы здесь говорил не про риск. История с Центральным банком, в моем понимании, носит больше технический характер. Это технически довольно удобная вещь, которая работает на раз-два, скорее, даже аналог или противовес операции РЕПО, которая проводится с Центральным банком на регулярной основе. Поэтому я бы, наверное, эти вещи не сравнивал в лоб.
— Она же приносит доходность?
— Но совершенно не ту, которую вы могли бы сравнить с выдачей кредитов либо каких-то других операций.
— Кредит под 15%, под 9% размещается.
— Но все равно и разные сроки, и разные профили.
— Это больше на выходные, так сказать, размещают деньги.
— Конечно.
— Инвестиционный процесс: облигации, акции, — в этом смысле какие тенденции вы бы отметили, что сейчас появилось интересного и необычного?
— Здесь история тоже довольно сложная. Если мы смотрим в течение года, то в основном не спекулятивные участники рынка размещали деньги в облигациях в деноминированных валютах, так называемых еврооблигациях. Там случилось довольно массивное ралли — они очень сильно выросли, как в цене, так и в доходности. Соответственно, там уже довольно сложно что-то купить с точки зрения объема либо, соответственно, прибыли, которую уже получили.
— Здесь можно очень серьезно нарваться?
— Не думаю, потому что на самом деле очень много бумаг было выкуплено с рынка, в принципе, ликвидность рынка не такая большая. Риск коррекции в длинных бумагах, конечно, присутствует всегда, но я не думаю, что он какой-то значительный. Наверное, речь идет о том, чтобы новые эмитенты приходили на рублевый рынок. Я говорю про эмитентов, наверное, первого, даже второго эшелона — новые имена, новые кредитные качества, новые доходности. Потихонечку процесс идет. То есть инвесторы в первую очередь диверсифицировались из валютных активов в рублевые. Рублевые все, что можно было, уже купили — теперь новые имена, новые доходности.
— Кстати, вы заговорили о ликвидности. Центральный банк на конец года профицит ликвидности прогнозировал в размере 1 трлн руб., но не так давно они отметили, что на начало августа наметился дефицит ликвидности в 1 трлн руб. Это связано с новыми правилами и нормами регулирования, увеличением нормы резервирования и так далее?
— Скорее всего, это связано с этим. Но, опять же, я думаю, что это краткосрочное явление, поскольку в экономике оверликвидность присутствует, это технически исправится ближе к концу года.
— Как вы считаете, Центральный банк во всех этих процессах позади кривой или идет впереди процесса?
— Центральный банк занимает очень проактивную позицию: он на протяжении всего этого времени демонстрирует себя очень большим молодцом, он выстраивает все правильные меры и механизмы. И нельзя сказать, что он сзади или спереди: он находится там, где он должен находиться в тот или иной конкретный момент времени.
— «Где должен быть командир?» — помните, как в известном фильме. Не могу не спросить, потому что большинство радиослушателей это интересует: с российской валютой валютный риск, как его оценивают? Последние два года, особенно в осенний период, осенне-зимний, в начале года колебания были очень сильными, мощными. Связано это и с сезонным фактором, и с другими факторами. В этот раз это случится, как вы думаете?
— Сложно сказать. Это немножко похоже, как всегда, на игру в казино.
— Ну да.
— Но если говорить серьезно, то, к сожалению или счастью, российская валюта привязана к курсу нефти. Поэтому мы смотрим на курс нефти, и это будет предопределять курс нашей валюты. Примерно на тех уровнях, где мы находимся сейчас, наверное, это справедливый уровень, правильный, где валюта и должна торговаться.
— А бюджетные проблемы будут за счет курса решать, как это принято считать, во всяком случае, среди некоторых экономистов?
— Можно, но сложно сказать наперед.
— Что-то новое в этом году у вас появилось с точки зрения развития предложений для клиентов, что интересного?
— Здесь взгляд довольно циничный: наша задача — это зарабатывать деньги.
— Это понятно.
— Поэтому со снижением доходности это становится делать все сложнее. Мы идем всегда по пути внедрения каких-то конкретных новых продуктов, новых облигаций, которые привязаны к чему-то еще, структурных решений, где можно и клиенту помочь решить какие-то проблемы, и заработать денег за счет того, что решение нестандартное. Это хеджирование валютных рисков и так далее, и тому подобное.
— То есть если клиент покупает рублевые облигации, если ему интересен выход в валюте, он может захеджировать?
— Скорее наоборот: купить валютную облигацию, получить высокую доходность в рубле. Потому что обратная операция не совсем интересна.
— Как вы считаете, последние два года стало труднее работать, и финансовая ситуация усложняется, или она становится понятнее, и проще работать?
— С одной стороны, она становится проще, потому что ты уже как бы все видел. С другой стороны, конечно, сложнее, потому что сложнее зарабатывать деньги. Но базовая ситуация всегда усложняется, и это неплохо. Чтобы быть в строю, ты должен всегда бежать. Чем быстрее ты бежишь, тем более выносливым ты становишься и креативным. В этом смысле это добавляет какую-то изюминку.
— Желаю вам постоянных и хороших прибылей, Константин.
— Спасибо.