Событие недели — "Три короля" (Three Kings, 1999) Дэвида О. Рассела (David O. Russell), о чем из аннотации ни за что не догадаться (20 января, НТВ, 18.45, ****). Так, обыкновенный милитаристский боевик: три отчаянных морских пехотинца, воспользовавшись только что объявленным прекращением военных действий против иракского диктатора Саддама Хусейна жарким февралем 1991 года, ломятся на джипе через пустыню в поисках награбленных им сокровищ. А заодно участвуют в национально-освободительной борьбе иракского народа. Вроде бы очередная вариация на тему вооруженной до зубов демократии, раздающей голым деткам конфеты и копии декларации независимости. Ан нет. "Три короля", особенно в своей лучшей, первой, половине восходят к таким антивоенным шедеврам времен Вьетнама, как "M.A.S.H." (1970) Роберта Олтмена (Robert Altman) или "Уловка 22" (Catch 22, 1970) Майка Николса (Mike Nichols). Сокровища Саддама — лишь предлог, кость, брошенная зрителям. Война эпохи потребления показана как тотальный и кровавый абсурд, солдаты — как неразумные переростки, воспринимающие все происходящее как комикс и наивно уверенные в собственной неуязвимости. Фильм лишен всякого манихейства, родовой черты Голливуда. Союзники великолепны в своем лицемерии: освободив Кувейт от иракской оккупации, они благословляют Саддама на разгром оппозиции, поверившей в освободительную риторику, и под дулами автоматов загоняют на родину беженцев, обрекая их тем самым на расправу. А иракский офицер, пытающий пленного янки, вызывает — вещь, невероятная для американского кино,— сочувствие. Его семья погибла под бомбами в Багдаде, и мы видим ее гибель в мелькающем на доли секунды вставном эпизоде. Фильм вообще необычен по своей авторской манере. Выцветшее, словно выжженное, плоское изображение, в которое вторгается компьютерная анимация, демонстрирующая, например, удивительные приключения разрывной пули в человеческом организме. В годы президентства Клинтона американские режиссеры совсем распоясались, ставили неудобные вопросы, нагло отказывались слепо принимать все официальные кампании и даже начинали смутно догадываться, что в основе мировых конфликтов не злая воля демонических личностей, а объективные причины. Теперь-то никакие "Короли", об Афганистане например, сознание простых американцев смущать не будут. После 11 сентября новый президент США мастерит свою властную вертикаль и показывает кузькину мать всем "антипатриотам". "Королями" НТВ, очевидно, отмечает 11-ю годовщину "Бури в пустыне". А тем временем, вспомнив о другой некруглой дате — 77 лет со дня смерти Ленина, РТР сделало хитом недели "Тельца" Александра Сокурова (2001) (21 января, 23.30, **). Телевидение словно знало заранее о том, что фильм петербургского гения соберет практически все награды на вручении приза кинопрессы "Золотой овен": семь призов, в том числе за лучший фильм, режиссуру, сценарий, мужскую и женскую роли. Совпадение, конечно, но очень удачное. При практически повальном преклонении интеллигенции перед Сокуровым и настоящим культом его личности — фильм весьма и весьма неоднозначен. Несмотря на гениальный актерский ансамбль, бурлескный динамизм отдельных эпизодов, изысканные и в общем-то самоценные и бессмысленные съемки через цветные фильтры, "Телец" выходит за рамки кинематографа. Оценивать его с эстетической точки зрения ошибочно: сокуровские пляски смерти — явление всегда экзистенциальное. Кем бы ни был человек на общественной сцене, Лениным, Пиночетом или добрым доктором Айболитом, его болезнь, боль — гораздо более неотчуждаемое его достояние, чем секс или даже смерть. Великий французский философ кино Андре Базен писал еще в начале 1950-х годов о порнографии смерти. Несмотря на то что степень натурализма в фильме ниже, чем можно было бы ожидать, элементы порнографии в нем безусловны: очень многое вызывает чисто человеческую неловкость. Голое стариковское тело, козявка в носу, вой больного Ленина на луну. Перед нами не человек, а животное. Болезнь тем более непристойна, что снята без всякого уважения. Паралитик эксцентричен, как герой немой комедии: тщась умножить, например, 17 на 22 (доктор пообещал в этом случае выздоровление), насвистывает канкан. Вокруг него — внешне заботливый, но безразлично-презрительный мир, полный комических постановок и шутовских реверансов. Его настоящий царь — ласковый, пластичный "гость", Сталин, блестяще сыгранный недооцененным Сергеем Рожуком, появляющийся на несколько минут. Так же неубедительны, как демонстрация на экране болезни, и попытки декорировать болезнь политической философией, весьма убогой. Ленин у Сокурова жалеет на смертном одре только о том, что не может больше убивать, громит — дескать, все это ворованное — обеденный сервиз. Его болезненно притягивают садистские выписки из "Истории телесных наказаний в России". Но видеть в Ленине маньяка — примитивно, надеяться на его "покаяние" на смертном одре — наивно, а считать боль карой за земные дела — жестоко и лицемерно. Нужно ли искать в болезни, перед которой все равны, высший смысл? А если нет, то зачем больному старику навязывать имя и обстоятельства реального человека? Да и само обращение к образу Ленина кажется каким-то анахронизмом. Все это было так давно и так неактуально: Ленин выцветает на глазах, как выцветают все страсти минувшего века. Лучше уж пересмотреть шедевр Нагиси Осимы (Nagisa Oshima) "Счастливого рождества, мистер Лоуренс" (Merry Christmas, Mister Lawrence, 1982) (19 января, НТВ, 0.20, *****). Отношения тюремщиков и заключенных в японском лагере для военнопленных в годы второй мировой войны — притча о духе, который веет где хочет, о внутренней свободе человека. А хулиганистый, мальчишеский Дэвид Боуи (David Bowie) с его наигранно-гомосексуальным обаянием — настоящий ангел, спустившийся или, скорее, упавший на Землю. Заслуживает внимания и дидактическая, но полная внутреннего напряжения и отлично сыгранная школьная драма Питера Уэйра (Peter Weir) "Общество мертвых поэтов" (Dead Poets Society, 1989) (19 января, ОРТ, 23.20, ***). Необычна Анн Парийо (Anne Parillaud) в фильме известного пересмешника Джона Лэндиса (John Landis) "Кровь невинных" (Innocent Blood, 1992) (18 января, НТВ, 22.50, **). "Никита" сыграла там женщину-вампира, влюбившуюся в полицейского-одиночку. Для тех же, кто предпочитает не просто поприкалываться, но поприкалываться с осознанием собственного интеллектуализма, можно порекомендовать два фильма. Хельмут Кейтнер (Helmut Kautner) в фильме "Остальное — молчание" (Der Rest ist Shweigen, 1959) наивно переносит действие "Гамлета" в послевоенную, разбомбленную Германию, в высший свет промышленников Третьего рейха (24 января, "Культура", 8.30, ***). А Владимир Хотиненко в "Рое" (1990) аранжирует почвенническую прозу не самого выдающегося писателя Михаила Алексеева в духе магического латиноамериканского реализма (20 января, ОРТ, 22.30, ***).
