Выставка живопись
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Евгений Павленко / купить фото
В Главном штабе открылась выставка "Эдуард Мане. "Олимпия". Тема и вариации", организованная Государственным Эрмитажем совместно с Музеем Орсе. Знаменитая парижская гостья приехала в Петербург из Москвы, где выставлялась вместе с тремя работами из собрания ГМИИ имени Пушкина. Эрмитаж развернул вокруг "Олимпии" балет куда более замысловатый. Рассказывает КИРА ДОЛИНИНА.
Эрмитаж сочинил для "Олимпии" свою версию ее презентации: полотно Мане в экспозиции сопровождают более двадцати произведений из эрмитажного собрания, иллюстрирующие историю изображения обнаженного женского тела от Возрождения до Нового времени. Два живописных полотна (сама "Олимпия" (1863) и "Даная" Тициана (ок. 1554-1556)), рисунок Буше "Спящая молодая женщина" (1760), гравюры авторские (Домье, Лефевр, Гаварни, Девериа, де Бомон, Морен) и, что не менее, если не более важно, гравюры, сделанные по оригиналам наиболее программных для понимания генезиса "Олимпии" вещей. Тут и офорты по "Спящей Венере" Джорджоне и "Венере Урбинской" Тициана (главных прототипов работы Мане), и Венеры, Леды и недовенеры Пуссена, Энгра, Кабанеля, Пику, Нэгра, Шассерио. Жанр западноевропейского ню во всем его блеске — сэр Кеннет Кларк с его скучной "Наготой в искусстве" точно порадовался бы. Другой вопрос — скажет ли это многословное обрамление великой картины о ней что-то большее, чем то, что она наследует большой традиции?
"Олимпия" была написана Эдуардом Мане в 1863 году, в том же году, что и "Завтрак на траве", и с той же обнаженной рыжеватой моделью (любимой моделью художника Викториной Меран). Оммаж "Сельскому концерту" кисти Джорджоне получил отказ от жюри Салона и стал центром скандала вокруг "Салона отверженных", куда молодые и наглые "неудачники" собрали картины-отказники. "Олимпия" же, наоборот, была принята в Салон и даже получила сначала выгодное экспозиционное место: обнаженная женская натура в те годы была самым популярным жанром в Салоне, а классическая, узнаваемая с первого взгляда композиция не показалась членам жюри опасной. Но тут Акела промахнулся: гром грянул в первые же дни показа. Самый известный исследователь "Олимпии", классик американского искусствознания Ти Джей Кларк, не поленился и подсчитал: про Салон 1865 года было написано 80 статей, из них в 60 была упомянута работа Мане и только в четырех она не была обругана. Критики и простые зрители метафорически и вполне буквально брызгали слюной, плевались, грозили картине тростями и кулаками: "самка гориллы, сделанная из каучука", "одалиска с желтым животом, жалкая натурщица, подобранная бог знает где", "скелет, одетый в плотный корсет из гипса", рука, прикрывающая лоно, напоминала критикам паука, клешню и даже бумажник — это еще самые приличные эпитеты, доставшиеся героине "Олимпии". На защиту полотна не раз приходилось вызывать охрану, а потом и вовсе от греха подальше ее перевесили на недосягаемую для палок и плевков высоту.
Преувеличенно острая реакция на живописные произведения не была чем-то особенным для Парижа 1860-х: ежегодный Салон был одним их главных развлечений сезона, и его посетители упражнялись в остроумии и демонстрировали свои пристрастия не хуже футбольных болельщиков нашего времени. Практически каждое чуть выдающееся из общего ряда произведение описывалось в критических статьях и обыгрывалось в десятках карикатур. Однако в случае с "Олимпией" что-то пошло не по привычному сценарию. Как сказал один из благосклонных к картине критиков Жан Равенель, "Олимпия" — это "стакан ледяной воды, который каждый посетитель получает в лицо".
Если очень грубо, то тому есть два простых объяснения. Во-первых, сюжет: из чистейшей прелести чистейшего образца, каким зритель видел Венеру Джорджоне или Тициана, Мане сделал портрет продажной девки. А иначе эта картина в 1865 году и не читалась: букет как до- или посткоитальный дар кавалера, наглая кошка с задранным хвостом вместо невинной тициановской собачки, манящий взгляд Олимпии, да и само ее имя, отсылающее ко второй главной героине "Дамы с камелиями", которое стало модным среди парижских дам легкого поведения. Во-вторых, сама живопись. Она бесила чуть ли не больше встречи зрителей лицом к лицу с голой проституткой. Четкий силуэт и в нем плоское белое, не усиленное розовой плотью тело. Грубые краски. Отсутствие даже намека на желание художника польстить глазу зрителя. И тайны нет, и эротизма нет, и вуали приличия — чистая правда жизни. Это была живопись нового века, и ярость при столкновении с ней была оправданна — она оставляла зрителя в прошлом.
Именно этот момент современному зрителю понять очень сложно. Увы, эрмитажный гравюрный балет ему в этом не сильно поможет. В ГМИИ "Олимпию" посадили за один стол с копией с Праксителя, "Форнариной" Джулио Романо и "Женой короля" Гогена. Ряд внятный, но вот Гоген тут, пожалуй, наиболее интересен. Он в этом соседстве говорит про то, как классический сюжет обрел иную жизнь в новой живописи. А с "Олимпии" она, собственно, и началась. У Эрмитажа собрание позволяет сказать по этому поводу куда больше. Можно и про обнаженную натуру, а можно и дальше — про искусство буржуазного города, про "цветы зла" и "ночных красавиц", про любовь и деньги и просто про деньги тоже. Недаром же именно об "Олимпии" написаны десятки важнейших в истории современного искусствознания текстов, от неоколониальных до феминистических и марксистских. А можно было, например, организовать встречу двух самых главных картин второй половины XIX века, находящихся в Эрмитаже сегодня,— "Олимпии" и "Площади Согласия" Дега. Уроки новой живописи, которые готовы преподать эти два шедевра вместе, способны перевернуть наше представление о ней как таковой. Такой встречи не случилось наяву, но никто, пока "Олимпия" гостит в Петербурге, не мешает нам походить из зала в зал, от одной к другой. Они обе стоят не только обедни, но в чем-то и целого Парижа.