Атмосфера, в которой разыгрывалось действие, казалась важнее фабулы. Фон Штернберг был прежде всего художником и показал в "Императрице" фантастический мир, никогда в реальности не существовавший. Фильм напоминал балет, оперу-буфф, быть может, визуальную симфонию, построенную по музыкальному принципу — анданте, скерцо, рондо. В этом, как выразился создатель "Императрицы", усовершенствованном театре теней трудно, собственно, найти место для актеров. Порой это попросту марионетки, которые появляются и исчезают по указке мага-режиссера, или живые фрагменты декораций.
В гофмановской по настроению истории нет места анализу характеров и обстоятельств, есть только символы и метафоры. Критики упрекали режиссера в том, что талант Дитрих не был им раскрыт и использован. Это правда лишь отчасти. Ибо ей удавалось взглядом, улыбкой, почти незаметным движением руки сказать больше, чем потоком слов. Она обращалась к зрителю красотой своего образа — и особенно красотой лица, многократно укрупненного камерой. Фон Штернберг написал о крупном плане Марлен в сцене венчания в Казанском соборе: "Ее лоб — это небо, а волосы — это облака". Екатерина II согласилась бы с таким пониманием своей роли.ЕЖИ ТЕПЛИЦ, историк кино