Исполнилось сто лет со дня рождения писателя и литературного политтехнолога Александра Фадеева. В Центральном доме литераторов прошел юбилейный вечер. Однако итоги столетней "фадеевианы" подводятся не там.
Последней данью Фадееву можно было назвать научную конференцию, прошедшую в Институте мировой литературы. Внешне конференция выглядела совсем не юбилейно: один день и никаких лишних зрителей. Последние всплески пафоса, видимо, приберегли для более престижного ЦДЛ: заявленные в программе преемники советского классика, мэтры "секретарской" литературы Бондарев и Ганичев слушать научные доклады не пришли.
Их отсутствие сократило количество присутствующих чуть ли не вдвое. Однако оставшиеся литературоведы, историки и краеведы по-деловому подвели все итоги и расставили точки над i. Подвижники фадееведения тщательно изучили все возможные документы, чтобы реставрировать "творческий портрет". Те, кто хотел "шикануть", сделали упор на незавершенные романы "Последний из Удэге", "Черная металлургия" и даже сравнили Фадеева с Джеком Лондоном, Ницше и Газдановым. Некоторые говорили о том, что советского писателя обязательно оценят в будущем. Поэтому и складывалось ощущение, что участники конференции, приготовив обстоятельное послание новым поколениям, собираются закупорить его как следует и забросить куда подальше. Тем более что все они как раз отправлялись по завершении прений в Кимры, на родину писателя, куда и должны были перенестись юбилейные торжества.К столетнему юбилею две ипостаси — Фадеева-писателя и Фадеева-функционера — наконец достигли некоторого равновесия. Как писатель, он потихоньку освободился от тяжкого креста быть обязательным школьным чтением. Никого уже не заставят заучивать наизусть "Мама, мама... Я помню руки твои...". Никто не напишет диктант про Морозку. И мало кто оценит начальный диалог из "Молодой гвардии", где Уля и Валя, перед тем как стать железными молодогвардейками, беседуют в точности как толстовские дворянки. Последний оплот адептов Фадеева — роман "Разгром", возможно, еще привлечет читателей своим трагическим романтизмом. Однако будет это весьма и весьма не скоро.
В виде компенсации за все это Фадееву-функционеру отводят в истории не последнее место. Список должностей Фадеева (сначала член президиума правления СП СССР, потом секретарь, потом генеральный секретарь и председатель правления, член ЦК КПСС и так далее) занимал даже больше места, чем перечень его произведений. История создания им литературных политтехнологий, балансирования между ролями палача, жертвы и защитника слабых захватывает больше истории переделки "Молодой гвардии" в "старую" (как сам он с горькой иронией называл процесс создания второй редакции романа). Разбираясь во всем этом, общественное мнение времен перестройки и гласности вынесло Фадееву однозначный приговор. Одну из формулировок завещал Чуковский: "В нем — под всеми наслоениями — чувствовался русский самородок, большой человек, но боже, что это были за наслоения! Вся брехня сталинской эпохи, все ее идиотские зверства, весь ее страшный бюрократизм, вся ее растленность и казенность находили в нем свое послушное орудие". В 1990-е за ним прочно закрепилось сравнение с антигероем XIX века Фаддеем Булгариным. Но сейчас и Видок Фиглярин удостаивается пересмотра своего дела. Скрупулезно, факт за фактом собирают историки свидетельства: минус — общение со Сталиным, обличения и молчание, обличение Ахматовой и Зощенко; плюс — выбитые ссуды и добытые квартиры, помощь Ахматовой и Зощенко. Наберется ли этих дел на пресловутую достоевскую луковку, решать не нам.
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА