На 38-м Московском международном кинофестивале показали фильм «Монах и бес» — новую работу Николая Досталя. Рассказывает ИГОРЬ САВЕЛЬЕВ.
Фото: Андрей Бородулин, Коммерсантъ / купить фото
Вероятно, никто не будет отрицать фаустианское начало в истории, рассказанной Николаем Досталем и Юрием Арабовым. Никто, кроме, может быть, режиссера, который категорически открещивался от любых упоминаний Фауста на фестивальной пресс-конференции. Может, потому, что это размывало бы его собственную традицию: Фауст задает другие акценты в теме поединка человека и дьявола. Главным оружием человека являются интеллект, знание, амбиции, да и, как известно, фаустианскую традицию вообще можно свести к истине «Многие знания — многие печали». История же борьбы монастырского насельника Ивана Семеновича с живущим в нем князем тьмы в каком-то смысле обратна. Иван — почти блаженный и в этом примыкает к галерее досталевских героев. К Пете, которого мы наблюдали «по дороге в Царствие Небесное» в послевоенной окологулаговской разрухе. К Кольке, местному шуту, который пытается пересочинить унылую райцентровскую реальность в шедевре «Облако-рай».
Иван вваливается в монастырь, укрытый среди лесов, с тем, чтобы смутить его обитателей чудесами, довести до белого каления наместника и в перспективе расшатать основы веры, чтобы именно отсюда начал свое восхождение Легион — так зовут вселившегося в него беса. Долгое время ничего в монастырской жизни не выдает время действия — так это место и эти люди могли выглядеть и в XI, и в XXI веках. Где-то по ходу действия выясняется, что безымянные монахи (кажется, в этом фильме поименованы буквально два-три персонажа) являются современниками Пушкина и Гоголя. Более того, в истории некоторым образом начинает присутствовать пушкинский «Борис Годунов», а на пороге монастыря появляются молодой Николай I и его зам по идеологии граф Бенкендорф. Это могло бы остаться вполне второстепенной линией, не имеющей прямого отношения к борьбе человека и дьявола, если бы не любопытный контекст, который Досталь и Арабов сюда включают. Впечатленный встречей с чудесами, государь-император вдруг обвиняет своего приближенного в том, что он является тайным совладельцем сомнительного акционерного общества по продаже «двойных пароходов». На место этого мудреного понятия может быть вписана половина мыльных пузырей, с помощью которых доят бюджет в современной российской жизни, а нашептывания монахов, как бы повыгоднее продать лес на Запад, окончательно расставляют все акценты.
В целом же «Монах и бес» странным образом сочетает глубокий философский посыл с простотой сказочной коллизии, когда победа над врагом рода человеческого достигается не сложной психологической и интеллектуальной игрой (а, кстати, победил ли Фауст?), а простым вталкиванием дьявола в храм Гроба Господня. Да, с какого-то момента бес покидает телесную оболочку Ивана и поединок продолжается уже по большей части физически. До этого, в первой половине фильма, антагонистом Ивана/Легиона был игумен монастыря, и это сообщало действию более интересную коллизию. Она могла напомнить «Сомнение» с Мерил Стрип, когда под сводами благочинного монастыря роятся самые темные подозрения. Игумен чувствует, как из его рук утекает власть, но ничего не может с этим сделать, и осознание того, что власть неминуемо окажется в руках дьявола, угнетает его. Эта точно показанная психологическая коллизия может быть экстраполирована на многое, например на отдельные эпизоды истории России. Можно было бы разглядеть в творении Досталя и Арабова и многое другое — но тут на экране появляется сам бес, возвращая зрелище в рамки то ли классического жития, то ли сказки.