Преступные визуализации

Идут конкурсные показы 30-го Московского кинофестиваля

Фестиваль кино

Фото: moscowintfilmfestival

Скрасить просмотры фильмов, участвующих в конкурсной программе 30-го Московского международного кинофестиваля, можно так: искать и находить общее в работах, не имеющих между собой ничего общего, кроме отношения к самой жизни как в общем-то тоскливому времяпровождению, считает МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.

Первая половина московского конкурса неожиданным образом заставляет переоценить знаменитую метафору постиндустриального мира как глобальной деревни. Изначально имелось в виду, что коммуникации настолько стягивают между собой самые отдаленные концы планеты, что все мы чувствуем себя обитателями одной деревеньки. Действие большинства конкурсных фильмов разворачивается в мегаполисах, во что, однако, сложно поверить. Изолированной от мира деревушкой кажется Бруклин 1964 года в "37" датчанки Пук Грастен. Трудно поверить, что место действия "Козней" Давида Гриеко — Рим, а "Худшей из женщин" Ким Чжон Квана — Сеул. Сан-Хосе в "Голосах вещей" костариканца Ариэля Эскаланте лишен какого бы то ни было колорита, и голоса там подают действительно в основном вещи, а не люди, наделенные скорее скандинавской суицидальной сдержанностью, чем латиноамериканским темпераментом.

Героиня настолько травмирована самоубийством смертельно больной сестры, что, сопротивляясь самой мысли о смерти, ведет немой диалог с ее вещами. Но сопротивление заранее обречено, поскольку Эскаланте садистски подобрал ей профессию: девушка работает медсестрой в отделении для тяжелобольных, да еще у ее коллеги обнаруживается рак. Все люди смертны, но это, увы, не новость.

Ким Чжон Кван, напротив, предполагал снять легкое кино в духе, может быть, даже и Эрика Ромера — о невыносимой легкости бытия. В его мире правда смерти невозможна, поскольку герои "зарабатывают на жизнь ложью". Он японский писатель, приехавший в Корею, где его принимают за китайца, представлять свою первую книгу: со второй у него не ладится. Она актриса, у которой не ладится с ролью. Поэтому она тренируется на любовниках, повергая их то в ступор, то в раздражение произносимым от первого лица текстом своей роли. Впрочем, возможно, что ее не существует. Возможно, что она персонаж писателя. Хотя как знать, может быть, это она придумала писателя, запутавшись в своих "я".

Если смотреть эти фильмы подряд, они покажутся диптихом, утверждающим, что легкость бытия так же тосклива, как тяжесть смерти.

Грастен и Гриеко реконструируют реальные преступления, к которым кинематограф уже обращался. Изнасилование и убийство юной Китти Дженовезе, совершенное в Бруклине в марте 1964 года, стало классическим примером массовой трусости "одиноких в толпе" обывателей. Считается, что 37 соседей были свидетелями преступления, могли спасти Китти, но не спасли. Грастен, однако, не склонна впадать в гражданский пафос: может, соседи и были свидетелями, но сами себе в этом отчета не отдавали.

Гораздо категоричнее и амбициознее Гриеко, уже не первый режиссер, реконструирующий на экране чудовищное убийство в ноябре 1975 года Пьера Паоло Пазолини. Когда к этой теме обращался (1995) Марко Туллио Джордана, главным для него было прокричать несогласие с официальной версией, гласившей, что режиссера и поэта забил насмерть его любовник — уличный мальчишка. Абель Феррара (2014) пытался "достучаться до сердца" близкого ему по духу Пазолини — гомосексуала, католика, коммуниста, но натолкнулся на некую невидимую стену. Гриеко же не только поддерживает родившуюся наутро после убийства версию заговора неофашистов, но конкретизирует ее. Точнее говоря, визуализирует то, что уже конкретизировали другие.

"Козни" — это фактически экранизация нашумевшей книги журналистов Карлы Бенедетти и Джованни Джованнетти, согласно которой Пазолини был убит по приказу Эудженио Чефиса, президента национальной нефтяной компании и основателя неофашистской масонской ложи "П-2", в 1970-х правившей Италией. Работая над романом "Нефть", Пазолини докопался до роли Чефиса в убийстве его предшественника Маттеи. Ну а то, что в рукописи никаких разоблачений нет, а есть только 522 страницы густого садомазохистского бреда, означает лишь то, что 78 страниц разоблачений кто-то украл.

Пазолини предстает детективом, в перерывах между утехами с пацанами и сюсюканьем с мамой встречающимся с таинственными незнакомцами за столиками, оборудованными "жучками": их беседы транслируются в штаб неофашистского заговора. Личность же Пазолини в очередной раз сведена к канцелярскому списку: гомосексуал, католик, коммунист.

Все бы ничего, но Пазолини, бесспорно, был великим поэтом, что столь же бесспорно никак не сочетается с качеством великого следователя. В результате и авторы книги, и Гриеко добились эффекта, противоположного ожидаемому. Приложи они еще немного усилий — и читатели-зрители уверуют в официальную версию гибели Пазолини, куда более органичную, чем конспирологический вариант.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...