В Большом театре прошли однодневные гастроли азербайджанского Театра оперы и балета. Показали свежие одноактные балеты на музыку Кара Караева 40-50-х годов.
Столичная публика отнеслась к этим гастролям с полнейшим равнодушием и была, в сущности, права. Если уж в российской столице никак не решат, куда наконец двинуть зашедший в тупик хореографический театр, то что можно ожидать от Баку? Хорошо, если удается сохранить кадры и ставить хоть что-нибудь новенькое. Финансовых возможностей хватает только на убого оформленные одноактные балеты и хореографов из бывших советских республик. Музыка, впрочем, есть своя: композитор Кара Караев, ученик Шостаковича и национальное достояние, за свою жизнь написал немало. Для новой версии "Дон Кихота" использовали его музыку к одноименному фильму Григория Козинцева; для балета "Лейли и Меджнун" сгодилось произведение, посвященное памяти поэта Низами.
Ставить историю восточных Ромео и Джульетты позвали народного артиста Грузии Георгия Алексидзе. Тот, нимало не смутясь, содрал текст из хрестоматийной "Легенды о любви" советского классика Юрия Григоровича. Однако бывают двоечники, которые и списать-то толком не могут. Давно обкатанный балетным театром сюжет изложен господином Алексидзе на редкость невнятно: папаши героев злодейски жестикулируют, любовники рыдают, отвергнутый жених катается по полу. Построенный в шеренги мужской кордебалет слегка подпрыгивает, женский целомудренно намекает на танец живота. В промежутках все простирают друг к другу руки и делают арабески. Тут, правда, непонятно, что первично: скромные ли возможности артистов породили столь скудную лексику или маститый профессор с 35-летним стажем совсем запреподавался."Дон Кихот" в интерпретации народного артиста России и Украины Георгия Ковтуна оказался любовным треугольником. Правда, своеобразным: у Дон Кихота случилась этакая фрейдистская любовь-ненависть к волшебнику Монтесиносу (адажио там, всякие танцевальные драки), которую герой принимает за платоническую любовь к прекрасной даме. Злодей то и дело подменяет Дульсинею тряпичной куклой в человеческую величину, что неизменно приводит героя к полному упадку сил. Деятельная крепышка Медина Алиева похожа скорее на медсестру, чем на рыцарский идеал. К тому же она постоянно путает a la seconde с arabesque, что простительно читателю Ъ, но негоже обладательнице приза "Золотой дервиш" (хочет, скажем, балерина поднять ногу назад, а получается как-то вбок, как у песика на прогулке). Впрочем, второй балет выглядел потемпераментнее первого. Чего стоила одна битва злых и добрых сил: женщины в золотых боди и черных колготках, запрыгивающие на плечи закованных в серебряные латы мужиков.
Возможно, в мусульманской стране одно появление на сцене женщин с открытыми лицами, голыми ногами и пупками уже гарантирует успех, но для искушенной России этого все же маловато.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА