"Прощай, Марлен, здравствуй" — называется новый спектакль Театра эстрады. Марлен Дитрих когда-то выступала на этой сцене в свой единственный приезд в Москву. Теперь ее роль в спектакле Геннадия Шапошникова исполнила новая звезда московской сцены Елена Морозова.
У нее завораживающий голос и необычно высокий лоб. Она похожа на портреты елизаветинской Англии. Она способна морочить и манить, быть на сцене по-звериному цепкой и по-клоунски забавной. Даже в самом снотворном спектакле при ее появлении зритель настораживается и подается вперед.
Елена Морозова не просто талантлива, она талантлива безумно — как в переносном, так и в прямом смысле этого слова. Театральная Москва хорошо усвоила байку о том, как впервые появилось это артистическое имя. Как однажды молодая способная актриса Женя Григорьева стала всем рассказывать, что ей ночью, во сне, явился знаменитый меценат Савва Морозов и сказал: "Ты моя дочь". После чего Женя проснулась преображенной, и с того самого утра зовется Еленой Морозовой. А теперь вот еще выяснилось, что Морозова считает себя Марлен Дитрих. Очередная реинкарнация подоспела аккурат к выпуску спектакля "Прощай, Марлен, здравствуй" и была озвучена самой актрисой в предпремьерных интервью. Так и сказала: я, мол, и есть Марлен Дитрих, в меня вселился дух голубого ангела. При этом путает местоимения, и не отличить, когда говорит про себя-актрису, а когда про себя-Марлен. (В программке значится все же Елена Морозова, так что дело не зашло опасно далеко.)Такому слиянию с образом мог бы, наверное, похлопать сам Станиславский. Но спектаклю режиссера Геннадия Шапошникова он наверняка хлопать не стал бы: уж больно сумбурным, душным и неосмысленным вышло зрелище. Даже экстравагантность актрисы Морозовой он использовал с минимальной для себя выгодой. Выстроенное на сцене темное кабаре с гирляндами лампочек, в котором, видимо, должны оживать тени и ритмы прошлого века, режиссер умудрился заполнить почти всеми возможными клише спектакля-мемуара и спектакля-наваждения, который пытаются сделать к тому же спектаклем-зрелищем. Плохо отрепетированные массовые эпизоды, невнятные мизансцены, многозначительные интонации, долгие проходы, канкан девушек-нацисток, пляски инфернальных масок — все это на огромной эстрадной сцене под жирным советским гербом производит особенно абсурдное впечатление. Вроде пытаются намекнуть тебе со сцены, что есть, ну честное слово, есть у спектакля за душой нечто сугубое и таинственное. А на самом-то деле нет ничего, кроме неорганизованности и плохо замаскированной растерянности. Главное — нет решительно никакого предмета художественного высказывания. Что, собственно говоря, хотели поведать авторы спектакля, не поймешь. Что была такая культовая актриса Марлен Дитрих и прожила она бурную жизнь в бурный век? Так это можно прочитать в книжках, написанных гораздо увлекательнее.
Некоторые мои товарищи по несчастью (в смысле, по просмотру спектакля) после премьеры винили пьесу. Мол, режиссер спасал своей фантазией беспомощное драматургическое сочинение. По мне, так все наоборот: беспомощный режиссер обрушился своей бедовой театральностью на скромный, но вполне пристойный текст. Сочинение журналиста Дмитрия Минченка можно было бы сыграть весьма неплохо — как-нибудь эдак камерно, обаятельно, для трех актеров, причем тех же, что играют и в этом спектакле. Странная старуха, растерянная служанка и молодой почтальон, подыгрывающий эксцентричной хозяйке в ее причудах и воспоминаниях о мужчинах ее жизни. То ли она действительно та самая Марлен Дитрих, то ли тронувшаяся рассудком соседка престарелой дивы. И саму Марлен не пришлось бы изображать, и не надо было бы потом поклонницам Елены Морозовой отбиваться от недовольных: а что вы, мол, от нее хотите, мыслимое ли это дело — сыграть саму Дитрих?
У любой актрисы может быть только одно мыслимое дело: сыграть хоть что-нибудь. В костюме от Игоря Чапурина, предательски уродующем фигуру, Морозова похожа не столько на Дитрих, сколько на директоршу парикмахерской с претензиями. Она важно посиживает в современном дерматиновом офисном кресле, а когда встает и павой прохаживается взад-назад, единственное, что органично прозвучало бы из ее уст: "Девочки, поторапливаемся, клиенты ждут". Есть, конечно, одна звездная минута у Морозовой, финальная, когда она белокурой дивой в лебяжьей накидке выходит на авансцену и поет про Джонни. Все-таки она безумно талантлива. Хорошо бы еще каким-нибудь указом запретить чужим душам в нее вселяться.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ