«Переводчик по своему определению — очень одинокий человек»

Писательница и переводчица Елена Костюкович в интервью «Ъ FM»

С какими сложностями сталкивались переводчики до появления интернета? Как Умберто Эко взаимодействовал со специалистами, переводившими его произведения? Что побудило советского переводчика взяться за роман, который точно не пропустила бы цензура? На эти и другие вопросы ведущему «Коммерсантъ FM» Анатолию Кузичеву ответила писательница и переводчица Елена Костюкович в рамках программы «Другой разговор».

Фото: Валерий Левитин, Коммерсантъ  /  купить фото

«Умберто Эко был не просто итальянцем, он был символом Италии»

Елена Костюкович о роли Умберто Эко в итальянской культуре: «Италия состоит из колоссального количества самых разных даже с виду существ. Причем неважно, север или юг, даже на крайнем юге живут белокурые потомки норманнов и там же живут потомки греков и мавров. Они совершенно разного вида, они говорят на миллионе разнообразных наречий, у них совсем не совпадают вкусы и не совпадают представления о роли Италии, о футбольной команде, на которую они половину своей жизни тратят. То есть все разное, но при этом Италия есть, существует. И Умберто Эко был не просто итальянцем, он был символом Италии. Я это заметила в Милане, когда произошла некая идейная перетряска у нас в городском совете, скинули мэра, преданного Берлускони, выбрали мэра более свободных взглядов. Мы сбежались на площадь, нас было много сотен самых разных людей, которые и политически были внутри себя организованы в совершенно разные стороны. И вдруг сказали: "Сейчас выйдет самый любимый представитель Милана — наш...", и толпа, не дожидаясь, начала кричать "Умберто! Умберто!". Я чувствовала себя на седьмом небе – я не то чтобы люблю такие огромные манифестации, но это было здорово. И точно так же, когда, например, в ООН был приглашен один человек из Италии, который должен был говорить за страну, высказать свою позицию по какому-то большому обсуждаемому прямо на уровне референдума вопросу, естественно, поехал Эко. Никто не сомневался».

О новом адресате произведений Умберто Эко: «Как и положено старику, Умберто Эко в конце жизни все-таки стал резонером и стал поучать. У него было кого поучать, в основном, жертвой являлся внук Эммануэле 2000 года рождения. Я это помню, потому что об его рождении было объявлено, было объявлено одновременно с рождением "Баудолино". Огромный двор, забитый людьми, самая престижная в Италии Мантуанская книжная ярмарка, все сбежались смотреть на Эко, некоторые висят гроздьями из окон герцогского дворца, их держат за штаны. И Эко говорит, что у него есть приятная новость — у него родился внук. Все думают: "Что ж, это твое дело". И тут он говорит: "Нет, я перепутал — у меня родился роман", в общем, все хохотали. И как только Эммануэле подрос, он стал жертвой дедушкиных наскоков по поводу того, как все неправильно, как мало он запоминает, и из этого родился очаровательный текст "Письмо внуку"».

«Мы знали тексты Эко гораздо лучше него»

Елена Костюкович о знакомстве с Умберто Эко: «Я познакомилась с ним, потому что Умберто Эко и его менеджеры стали собирать на конгресс переводчиков по разным странам. До них дошло, что существую я, мой возраст очень их смутил, но, тем не менее, меня позвали, и дальше уже мне удалось как-то затушевать эту досадную неприятность — что я не достигла тогда и 26 лет. И тогда мы познакомились. Это было божественно. Это было вознаграждением всех длиннейших моих лежаний на пыльном полу в справочном зале. Это было счастье. Я вообще считаю, что один момент моего восторга, внутреннего радостного понимания, что состоялось, был тогда в Триесте на мировом съезде переводчиков "Имени розы", и второй раз это было, когда Умберто Эко представлял мой перевод романа в Италии и сказал мне, что нашел три опечатки. И я чуть не зарыдала на этой сцене, хотя я умею держать себя в руках, потому что он прочел. Это было очень здорово».

О том, каким человеком был Эко: «Он сам принадлежал к поколению студенческого протеста и всегда выстраивал свои отношения со студентами как очень близкие, дружеские, с обращением среди нас, переводчиков, всегда на "ты", независимо от того, сколько лет нас разделяло. "Ты" в итальянском между людьми одной профессии, как правило, обязательно. То есть можно позвонить незнакомому человеку, который делает книгу, которую делаешь и ты в этот момент, и этому незнакомцу сказать: "Здравствуй, Джорджио, не знаешь ли ты...?" Это будет приглашение в цех. У Эко было огромное чувство юмора, и поэтому он нас всегда приглашал смеяться над собственными формулировками. Стоило что-нибудь выразить витиевато, почтительно, подобострастно, он моментально это низводил в шутку, и все хохотали. Потом мы, разумеется, все пили красное вино, которое предпочитал Эко в тот период, потом перешел на белое — мы пили белое. Вот в этом он диктовал моду».

«В СССР итальянский язык был очень аристократичным»

Елена Костюкович об особенностях изучения иностранного языка в СССР: «В те времена мы не ездили в так называемую страну изучаемого языка. Более того, наша преподавательница, совершенно восхитительная Галина Даниловна Муравьева, необыкновенно умело нас обучала тому языку, который изучала сама, не побывав в Италии. То есть вы понимаете, какая это грандиозная была машина декораций? Это был очень аристократичный, старинный язык, мало похожий на то, что они говорили на самом деле и что я услышала в первом же автобусе, в который я села в Риме. И "Имя розы" я смогла перевести тем более потому, что меня этому языку и обучали. Утрированно, конечно, потому что Умберто Эко в процессе написания романа работал над всем словарем академического, старинного слоя языка, который к тому времени отстоял от его собственного на 600 лет назад».

О доступе переводчиков в отдел запрещенных книг: «Когда изучаешь язык в отрыве от настоящей жизни, то очень много времени тратишь на книги. Не тратишь, а, скорее, посвящаешь — это для тебя приобретение, а не потеря. И вот книга "Имя розы" посвящена тоже чтению — там речь идет о запрещенной книге. А теперь я вам скажу, где я ее нашла. Я ее нашла в отделе запрещенных книг. Была в каждой библиотеке комната, называемая "спецхран", куда пройти было совершенно невозможно, и, тем не менее, поскольку было везде разгильдяйство, как оно всегда в жизни бывает, в конце концов почему-то выписывали туда пропуска нашему научно-аналитическому отделу, который состоял из вольнодумцев, людей необыкновенно широких взглядов, если не сказать антипартийных, и поэтому то, что нас пускали в этот спецхран, — это, конечно, абсолютный нонсенс. Тем не менее, мы все там сидели, изучали и должны были пересказывать коротенечко, затирая всякие сложные идеологические извивы, в маленьком журнале "Современная художественная литература за рубежом", что мы прочли, и огромное количество читателей по России дожидалось этого журнала, чтобы узнать, что же там все-таки пишут».

О сложностях перевода «Имени розы»: «Там ведь надо было искать цитаты. Выискивать цитату, спрятанную в тексте, неизвестно из какого автора, или даже тебе известно, из какого она автора, но ты должен ее обязательно отыскать — отыскать сначала в итальянском, в латыни, в греческом, а потом найти перевод того же самого на русский и использовать соответствующий фрагмент, вставив его в текст. Когда у тебя их тысячи, и когда у тебя нет компьютера, есть библиотека. И, как ни странно, очень важно для этой работы — насколько высоко тебе приходится залезать за каждым новым томом по стремянке. Тома классиков-то тяжеленные».

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...