В Белом зале ГМИИ им. А. С. Пушкина состоялся первый концерт 21-го фестиваля "Декабрьские вечера Святослава Рихтера". Канадская певица Доминик Лабелль исполнила эксклюзивную подборку французских романсов.
На Западе Доминик Лабелль (Dominique Labelle) считается звездой, как и любая крепкая певица, участвующая в барочных операх, концертных программах лондонских Proms или симфонических концертах бостонских филармоников — оркестра, сотрудничающего исключительно с уверенными и раскрученными партнерами. К старту оперной карьеры Доминик Лабелль в самом конце 80-х приложил руку знаменитый американец Петер Селларс (Peter Sellars) — режиссер-полулегал, в чьем скандальном "Дон Жуане" (с двумя черными близнецами) она пела донну Анну. С тех пор Лабелль срослась с этой ролью, сыграв ее как минимум еще в трех постановках моцартовской оперы, но, к слову, так и не дойдя до олимпа — зальцбургского фестиваля, где Анну все же предпочитают от Рене Флеминг (Rene Fleming) или от Марины Мещеряковой.
Судьбой Доминик Лабелль все равно не обижена. Кому-то зальцбургский Моцарт, а ее конек — это Скарлатти и Гендель. Последнего она исполняет в диапазоне от Геттингенского оперного фестиваля (где последний раз Лабелль отметилась премьерой недавно найденной "Глории") до концертов "Общества Генделя" в Бостоне. Так что подготовленная ею специально для "Декабрьских вечеров" французская программа была чем-то новеньким даже для нее самой.Не скрою: слушая романсы Форе, Равеля и Рейнальдо Ана, после которых во втором отделении звучали Дебюсси и Сен-Санс, я не без горечи тосковала о том, что лишена ее Генделя, к которому так подходит и упругое сопрано певицы, и ее гимнастически сильная интонация (не сбиваемая даже досадными промахами аккомпаниатора Иегуди Вайнера, Iegudi Viner). Но от Генделя, увы, была далека тема нынешних "Вечеров" — "В сторону Пруста", откомментированная Ириной Антоновой.
Директор ГМИИ говорила про "сродство" двух художников ХХ века (Пруста и Рихтера) и с понятной для музейщицы симпатией акцентировала их экзистенциальное чувство музейных собственников. Марсель Пруст, например, мечтал стать директором музея и, мысленно примеряясь к этой роли, критиковал перевески картин в Лувре. А Святослав Рихтер в последний год жизни останавливался в Париже в том доме, где провел остаток жизни его любимый Пруст: таким образом, спутником быта пианиста всегда был музейный дух.
Не сказать, что тем же музейным духом была проникнута и программа Лабелль — красивая, раритетная и совершенно не претендовавшая на двойное дно. Французские романсы ХIХ-ХХ веков звучали просто и живо. Гроссирующие "р", эффектные носовые гласные и поток ярких образов складывались в подобие массивной однородной конструкции. Как Эйфелева башня, под которой то парижская "Весна" Рейнальдо Ана (дубликат рахманиновской), то "Green" и "Spleen" Клода Дебюсси, то "Брошенный цветок" Гарбриэля Форе, то "Божья коровка" Сен-Санса. Двухчасовое выступление Лабелль можно счесть хорошей рекламой Парижу. Правда, не давнему, импрессионистскому, а нынешнему — городу, открывающему эффектные виды, но только не на свое богемное прошлое.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ