Юрий Лужков и Герман Греф в Булонском лесу постарались убедить Париж и весь остальной мир, что лучшего места, чем Москва, для ЭКСПО-2010 не сыскать. Для этого гостей угощали водкой, икрой на льду и борщом, приготовленным, правда, на месте, в Париже. Водку выпили, икру съели, но ответ на главный вопрос так и не был дан. Во всяком случае, его не услышала специальный корреспондент Ъ НАТАЛИЯ Ъ-ГЕВОРКЯН.
Погода явно не располагала к прогулкам в Булонский лес. Но именно здесь, в павильоне D`Armenonville, российская делегация, отстаивающая кандидатуру Москвы на проведение ЭКСПО-2010, устроила прием. "Это подходящее место?" — спросила я очень светскую даму. "Хорошо охраняемое",— тактично ответила дама, наморщив носик.
Несмотря на занудный парижский дождь, девушки и парни были на своих рабочих местах. Чуть не врезавшись в очередную распахнутую шубку и сапоги-ботфорты (этим одежда и ограничивалась), неожиданно выпорхнувшие из темноты леса, я чертыхнулась. "Кто это у нас сегодня в гостях?" — по-свойски поинтересовалась шубка. "Московский мэр",— ответила я. "Душка",— почему-то уверенно констатировал персонаж и, игриво махнув полой, удалился обратно в тень.
А в это время Юрий Лужков с министром Германом Грефом и первым замгендиректора ВВЦ Магометом Мусаевым тоже не терял времени и встречал гостей в павильонном зале, отгороженном ширмой, из-за которой время от времени доносились фразы из оперных арий. В отличие от уже освоившегося в Париже Лужкова только что прилетевший Греф выглядел по-московски озабоченным и как будто не вполне понимал, куда он попал. Всем входящим в зал сразу наливали и давали закусить.
Появление генерального секретаря Международного бюро выставок Висенте Гонзалеса Лассерталеса (Vicente Gonsales Lassertales) стало сигналом к началу мероприятия. Под бодрые звуки "Калинки" ширма исчезла, и взору собравшихся предстал "рояль в кустах" в виде квадрата из четырех прозрачных ледяных буфетов.
Искрящиеся льдинки отражались в глазах московского мэра, и под его теплым взглядом по волнистым краям айсберга потекли капли, они бесшумно скатывались куда-то вниз. "В этих льдинках мы с вами можем видеть образ России как северной страны. Но холодный климат компенсируется теплом наших душ и желанием быть вместе с цивилизованным обществом всего земного шара". "Хотя бы на одной выставочной площадке",— мысленно добавила я, пытаясь одновременно разгадать загадочный символ ЭКСПО — он был тоже изо льда и более всего напоминал четыре разноцветные запятые. Или сперматозоида. Или, может быть, банана.
"Бесплатно сделали",— перехватив мой взгляд, прошептал на ухо Гена Йозефявичус, фактический организатор праздника. "Кто сделал?" — "Компания 'Потель и Шабо' (Potel & Chabot). Ледяной буфет — за деньги,— уточнил Гена.— А знак — в подарок. Прониклись".
Прониклись все, включая конкурентов-китайцев, зашедших посмотреть на русский размах. Завидуют, решила я, глядя на их понурые лица, которые не оживляли даже отблески льда в прозрачной водке. Водку разливали в ледяные рюмки, которые не только обеспечивали нужную температуру напитка, но и безвозвратно исчезали вместе с ним. По углам ледяных баров были выставлены многообещающие таблички: "Буфет черной икры. Черная икра, сервированная с блинами и сметанным соусом", "Анимация с маленьких стаканчиках и бобах. Маленькие стаканчики с муслином и цукини и красной икоркой и боб с тартаром из лосося на кедровых углях", "Буфет из семги. Хрустящие тартинки, сервированные с маринованной семгой и перчиком и семгой полукопченой". (Орфография текстов сохранена.— Н. Г.) Четыре килограмма черной и два килограмма красной икры приехали в Париж из Москвы. Все остальное, включая айсберг и борщ, делали в Париже. Сразу скажу, что ледяное искусство потрясало больше, чем борщ, который французам редко удается.
Китайцы довольно быстро ушли. Видимо, не выдержав внутренней конкуренции с русским размахом. Потом, правда, оказалось, что они обиделись, поскольку их никто не представил. Впрочем, и никого из присутствовавших в зале никому специально не представили. Ведущая концерта ограничилась общей констатацией: "Здесь собрались все лучшие люди, насколько я могу видеть в свете софитов". Смотрела она при этом в сторону столика, где сидели Лужков с Грефом. Меня познакомили с господином Шереметевым (из тех самых Шереметевых). До знакомства со мной он был занят совсем другой дамой — на сцене трепетала Анастасия Волочкова, а в ее руках вилась длинная шаль а-ля Айседора Дункан. Мужчины в едином порыве придвинулись к сцене, крепко сжимая в руках бокалы.
Под запах надвигающегося борща на сцене появился Юрий Башмет. Его выход на сцену совпал с выходом в зал молодых людей в высоких поварских колпаках, которые начали размещать на ледяных стойках буфета обещанную икру. Башмет сделал паузу после первого исполнения и обратился к совершенно забывшему о нем залу: "Те, кто понимает по-русски, пожалуйста, не разговаривайте громко, когда к вам приехал музыкант". Задумка организаторов отделить культуру от фуршета была обречена заранее, еще когда пообещали икру.
На протяжении короткого концерта на стене неотступно светились три буквы — ТНК. По некоторым данным, Тюменская нефтяная компания вложила в парижское мероприятие порядка $100 тыс., мотивировав это новым для меня термином "брэндбилдинг" и не менее любопытным — "разумный PR".
"Мало какая страна начинала с такой разрухи, как мы десять лет назад..." — задумчиво сказал корреспонденту Ъ Греф и замолчал, явно размышляя о чем-то своем, экономическом видимо. При слове "разруха" подали горячее — бефстроганов, осетрину, рис с изюмом. Какой-то индонезиец, радостно отреагировал на знакомый ему рис и с любопытством поинтересовался, едят ли это в России. "Едят. Иногда даже с изюмом".— "И это вам доступно?" Оторвав взгляд от неубывающей очереди за красной и черной икрой и переведя его на индонезийца, я честно ответила: "Доступно".