Это сегодня у России и Японии отношения складываются трудно. А 100 лет назад наши страны были союзниками, хотя и воевали до этого. О пути к этому союзу рассказывает книга японоведа Константина Саркисова, отрывки из которой публикует «Огонек»*
Фото: FPG / Hulton Archive / Getty Images
Россия не была готова к войне такого масштаба, как Первая мировая. Среди многих проблем одна была наиболее болезненной — оружие и боеприпасы. Их нехватка очень быстро дала о себе знать. Закупки катастрофически недостающих ружей, патронов к ним, пороха, артиллерийских снарядов и прочего военного снаряжения стали задачей номер один.
Оружие для России
О том, насколько острой была эта задача, свидетельствуют приведенные в исторических хрониках цифры: «С августа 1914 года по декабрь 1915 года было призвано 6 290 000 человек. На них оказалось 1 547 000 винтовок — по одной винтовке на четыре человека. Брошенные в 1915 году на фронт массы безоружных пополнений лишь снизили боеспособность армии, безмерно увеличив кровавые ее потери и неприятельские трофеи …Изготовление винтовок подвигалось вперед медленно и не могло возместить и третьей части всего расхода… склады и цейхгаузы были опустошены без остатка».
Япония как поставщик оружия для российской армии выглядела наиболее привлекательной. Спустя лишь недели две после начала войны, в середине августа, российские оружейники обратились к японскому военному атташе в Петербурге с заказом на 800 тысяч снарядов, 1500 тонн пороха и 800 тысяч запалов общей стоимостью в 10 млн рублей. А еще через несколько дней российская закупочная миссия во главе с генерал-майором Эдуардом Гермониусом отправилась в Японию.
Японские арсеналы осаждали в те дни представители разных стран, больших и малых, вовлеченных в войну на стороне Антанты. Чтобы удовлетворить эти просьбы, выход был один — отдать все запасы оружия на японских складах. Против этого выступали военные. Они не хотели отдавать стратегический запас, опасаясь, что его не хватит самим в случае развертывания новых дивизий и войны с Китаем, что было вполне вероятным, или с США, что было маловероятно, но не исключалось полностью.
Тем не менее было принято решение о продаже винтовок России, правда, старого образца. «...Нам отпускалось довольно большое количество — триста тысяч! — винтовок системы Арисака образца 1897 года, и притом по очень низкой цене. Но на каждую винтовку японское министерство давало не более ста патронов. При этом нас предупредили, что патроны будут старые и часть из них придется собирать даже из гарнизонов Кореи. Все это значительно сокращало действительные размеры оказываемой помощи»,— вспоминал один из участников российской закупочной миссии.
Выбора, впрочем, не было — ситуация на фронте осложнялась. А просьбы из России в Японию шли одна за другой: Петроград просил о продаже 1 млн лопаток, 200 тысяч топоров и 200 тысяч ломов. В феврале 1915-го Малевский (посланник в Токио) обращается с просьбой о продаже российской армии 800 тысяч сапог, любого возможного количества серого сукна для солдатских плащей-накидок, 1 млн метров сукна для солдатского обмундирования и такого же количества непромокаемой ткани…
Стратегические потери русской армии зимой и весной 1915 года еще больше обострили вопрос о нехватке оружия и снарядов. На очередной беседе с японским посланником глава российского МИДа Сазонов излагает новые просьбы. В дипломатических бумагах есть запись этой беседы: «К полученным из Японии 400 тыс. ружей нужно как можно больше патронов. Россия постарается снабдить японские заводы необходимым сырьем для их производства, но просьба и к японской стороне покупать это сырье там, где это возможно. Россия готова авансировать необходимые для этого затраты. Есть крайняя нужда в снарядах для орудий тяжелой и полевой артиллерии, поступивших на вооружение русской армии из Японии…»
На Восточном фронте в тот момент решалась судьба и Западного фронта, и, следовательно, войны в целом. Августовская телеграмма японского посла Мотоно из Петрограда рисовала картину в еще более драматическом свете. Он передает слова Сазонова: «Самая больная проблема для русских войск — нехватка оружия... На сегодняшний день в русских войсках не хватает 1 млн винтовок и патронов к ним. Если нет возможности поставить такое количество, то просьба дать хотя бы половину. Доброе отношение японского правительства будет высоко оценено. Россия будет бесконечно благодарна за это и никогда этого не забудет».
Несколькими днями позже в официальной резиденции японского премьера в Токио побывал британский посланник Грин. Речь шла о документе, крайне редком в дипломатической практике,— личном обращении английского короля Георга V к японскому императору. Письмо сугубо личное, подчеркивал Грин. Английский король обращается не только как монарх одной страны, просящий за монарха другой. Дело в том, что короля Англии и императора России связывают узы близкого родства. Они — кузены, а русская императрица и супруга английского короля — кузины. Поэтому предлагаемое «высокому вниманию» японского императора письмо написано под влиянием глубоких родственных чувств английского короля, который вместе с тем является монархом страны — союзницы Японии: «Вашему Величеству, без сомнения, хорошо известно, что Россия в настоящее время испытывает острую нужду в винтовках в количестве, достаточном, чтобы вооружить большое число готовых к отправке на фронт войск, и очень важно, чтобы эта потребность была удовлетворена в возможно короткий срок. Единственно, кто может поставить сразу достаточное количество ружей,— это страна Вашего Величества. Я искренне верю, что правительство Вашего Величества сделает все, что в его силах, чтобы отправить все, что оно может выделить».
«Правительство сделало все возможное, чтобы снабдить русские войска значительным числом ружей, не только со всех оружейных складов, но был затронут частично и неприкасаемый запас»,— отвечал японский монарх.
Документы свидетельствуют: только за 1915 год Япония поставила России вооружения и боеприпасов на сумму в 10 млн долларов. Одних винтовок — не менее 750 тысяч, которых хватило бы на вооружение 52 дивизий.
В августе 1916 года один из французских наблюдателей, побывавший на русском фронте, делился впечатлениями: «Меня удивило большое число русских солдат, одетых с головы до ног в одежду, сделанную в Японии. На них были не только кители и брюки, но и гетры японского пошива. На их плечах японские ружья, в патронташах патроны, изготовленные в Японии. Кожаные ремни и пряжки из Японии. Подбитые гвоздями ладные сапоги сделаны в Японии из кожи, выделанной в Корее. Так что там, на фронте, вы можете увидеть русского солдата, одетого в японскую форму, в японских сапогах, с японской винтовкой и японскими патронами и в японской экипировке»…
Японские добровольцы
Спустя месяц после начала войны, 8 сентября 1914 года, Сазонов получил от Малевского телеграмму о его встрече с японским премьер-министром. Премьер Окума предлагал обсудить вопрос о создании «вспомогательного» японского корпуса в составе российской армии на германском фронте. Речь шла о добровольцах. В Харбине с его большим смешанным японо-русским населением возникло движение за формирование батальона (около 1 тысячи участников).
«Во время моего ответного визита Премьеру он заговорил со мною о поступающих к нему многочисленных просьбах резервистов, желающих принять участие в составе вспомогательного японского корпуса на Западном фронте,— писал посол.— Я ответил графу Окума, что в России узнают с удовлетворением об этом сочувственном отношении к нашей армии и движении среди японских военных и что обстоятельства могут впоследствии выяснить, в какой мере подобные пожелания осуществимы. Сегодня меня посетил бывший военный агент в России генерал Мурата и предложил свои услуги».
В январе 1915-го Малевский вновь поднял эту тему. «В посольство продолжают поступать прошения отдельных частных лиц — японцев, желающих идти в наши войска добровольцами... Посольство было бы весьма признательно за указания, что отвечать этим лицам, выступающим совершенно самостоятельно и независимо...»
По сравнению с сентябрем прошлого года, когда Окума сам завел разговор с Малевским, сейчас, судя по всему, властей в Токио этот энтузиазм не очень радовал. В середине февраля военный министр Ока обратился со специальным обращением к военным, призывая их «не поддаваться минутным настроениям и не бросаться очертя голову в водоворот европейской войны». Газета «Асахи» писала: «Воевать в армии, не зная языка и обычаев страны, это значит, что в конечном счете с передовой тебя переведут на вторую, третью линии обороны и здесь будут использовать на подсобных работах».
Но, несмотря на эти, казалось бы, здравые рассуждения и увещевания, японские добровольцы шли воевать за Россию. В феврале 1915 года та же японская пресса из Владивостока сообщала о проводах на русско-германский фронт некоего Дэгути Кисабуро, уроженца Киото. В 1913 году он переселился во Владивосток, где обосновался в районе железнодорожной станции «Первая Речка». Здесь он открыл свою портняжную мастерскую. В Японии он числился в резерве и, когда началась война, подал российским властям прошение о зачислении его добровольцем в русскую армию. 7 февраля на «Первой Речке» шумная компания соотечественников, знакомых и друзей провожала его на сборный пункт в Читу. Еще двое последовали его примеру, и вскоре пришли сведения, что японцев на сборном пункте в Чите зачислили в 15-й стрелковый полк. В Амурской и Приамурской областях, в северной Маньчжурии число японцев, подавших прошение и отправившихся добровольцами в русскую армию, достигло 459. А в русской прессе со ссылкой на газету из Порт-Артура речь шла о полутора тысячах желающих.
В Чанчуне (Маньчжурия) подавших заявку было так много, что начальник русского полицейского управления вынужден был обратиться к своему японскому коллеге за помощью в составлении на японском языке правил набора добровольцев. «Он нанес визит в японское полицейское управление, где в беседе с японским начальством не скрывал своего восхищения и благодарности в отношении энтузиазма японцев»,— писала «Асахи». Опровергая свой собственный пессимизм относительно использования японских добровольцев на вторых ролях, корреспондент этой газеты из Петербурга сообщал о награждении Георгиевским крестом за героизм, проявленный в боях в Восточной Пруссии, студента Токийского императорского университета по фамилии Хаяси. О нем же упоминала и российская провинциальная газета из Вильно.
О жизни в российской армии писал с фронта своим друзьям упоминавшийся Дэгути Кисабуро, а японские газеты об этом охотно рассказывали.
В Чите он получил предписание на фронт в Польшу. После краткого пребывания в польской столице, любования красотами Варшавы и сетований на дороговизну товаров Дэгути через трое суток езды в поезде оказался в расположении армейского корпуса, обозначение которого по цензурным соображениям дано в виде пробелов. Здесь он встретился со своими соотечественниками. Некий «капитан Хасэбэ», начальник «японского штаба» угостил его обедом и одновременно ознакомил с ситуацией на фронте. Капитан сказал ему, что в корпусе 11 японских офицеров и 20 нижних чинов — все артиллеристы, а линия фронта проходит всего в 400 метрах.
В корпусе он получил новый приказ — был зачислен в состав 246-го полка. На место назначения он прибыл спустя еще четверо суток езды на поезде в сторону Венгрии через поля сражений, откуда «доносился запах недавно пролитой крови». В войсках противника — большинство немцы, австрийцев немного, писал Дэгути. Артиллерийская подготовка перед атакой противника — 20 выстрелов в минуту. Поначалу от этого гремело в голове. Было не по себе, а пушки врага не прекращали стрелять даже после того, как в атаку поднималась его пехота. Пули свистели над головой, но странным образом в него не попадали. Правда, одного из его товарищей убило во время одной из таких атак. Уже 18 раз шел со всеми в бой, несколько раз — в разведку. И каждый раз удачно. Выручал его талисман — фотографии родных братьев и их письма, с которыми он не расставался ни на минуту. Враг, кажется, готовится к крупному наступлению. Что его ждет, он не знает, но уверен, что не уронит честь японца, в этом он поклялся.
Приходили в Японию с далеких фронтов и печальные новости: 2 августа 1915 года появилось сообщение о гибели одного из тех трех японцев из Владивостока, которые были зачислены в 15-й стрелковый полк. В январе 1916 года — новое сообщение о гибели двух японцев в боях на Кавказском фронте. Здесь в рядах русской армии сражались оставшиеся в живых двое из Владивостока и еще семь других японцев.
Немцы, когда в плен попадали японские добровольцы, относились к ним с особой жестокостью. Им в отместку отрезали кончики ушей и отправляли назад в Россию.
Русско-японский союз
«Недавние подозрительность, осторожность, недоверчивость и известная сдержанность заменились явным доброжелательством, симпатиями и искренностью ... настал момент естественного сближения нашей родины с Японией, открыто проявившей нам свои симпатии». Так оценивала русская пресса атмосферу между двумя странами с началом мировой войны.
Сообщалось о мероприятиях в Петербурге, участники которых призывали к установлению союзных отношений. Одно из таких событий состоялось в Москве 3 сентября 1914 года. Банкет, устроенный популярным в те годы писателем, журналистом и путешественником Василием Ивановичем Немировичем-Данченко (старшим братом известного режиссера), собрал московскую творческую интеллигенцию. Хозяин приема, сам участник Русско-японской войны, пригласил к себе энтузиастов союза с Японией. В конце приема воодушевленные участники его спели гимны Англии, Франции и России, что не составило труда, учитывая характер публики. Но другое дело — японский гимн. Компенсируя незнание слов и мелодии «Кимигаё», все как один повернулись к Востоку и прокричали «бандзай!».
1 августа 1915 года при открытии Государственной думы Сазонов в речи по вопросам внешней политики заявил о «фактическом» союзе, который связывает Россию с Японией, и призвал к более тесному единению. Стало очевидным, что и Англия теперь за русско-японский союз. 3 августа 1915 года в Лондоне английский министр Грей был предельно откровенным с японским посланником Иноуэ: «Мы, англичане, в свое время воспротивились выходу России в Средиземное море, из-за чего были Крымские войны. Мы делали все, чтобы не дать России проникнуть в Персидский залив. И им не оставалось ничего другого, как двигаться в сторону Тихоокеанского побережья. Тогда мы помогли начаться Русско-японской войне. Если встать на позицию России, то следует признать ее стремление получить выходы к морю вполне естественным желанием, и английское правительство в результате нынешней войны поняло, что неправильно заниматься тотальным повсеместным блокированием…»
В июле 1916 года российско-японский союз был оформлен документально. Празднества в Японии по этому поводу впечатляли: 7 июля, в день публикации текста договора, в Токио состоялась грандиозная манифестация, организованная мэрией Токио и торгово-промышленными кругами,— около 40 тысяч участников, двигаясь по улицам, шли к посольству России, приветствуя это событие. Радость простых японцев и общества была неподдельной. Это подчеркивал даже американский посол Гатри, который вряд ли стал бы приукрашивать действительность: США новый договор был не по душе...
*Книга Константина Саркисова «Россия и Япония: 100 лет отношений». Вышла в издательстве «Олма медиа групп» под научной редакцией Александра Панова.