Беспрецедентный случай — впервые в новой истории Opera de Paris пригласила русских артистов для выступления в своих спектаклях. В начале декабря в балете "Баядерка" Никию станцует прима-балерина Мариинского театра Светлана Захарова. Новогодние спектакли отданы премьеру Большого Николаю Цискаридзе. После 17 дней непрерывных репетиций он вернулся в Москву. В Париж он отправится за неделю до выступления. Корреспондент Ъ ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА встретилась с НИКОЛАЕМ ЦИСКАРИДЗЕ.
— До вас, кажется из русских танцовщиков в Opera танцевали только иммигранты?
— Нет, не так. До меня были Андрис Лиепа, Людмила Семеняка, Ирек Мухамедов и Алтынай Асылмуратова. Но они приезжали во времена Рудольфа Нуреева, когда он был директором балета Opera de Paris. Это была эпоха Советского Союза в Париже. Практически обмен, разовые выступления. Не так, как у меня,— целых три спектакля.— Как это случилось?
— Разговор шел очень давно. Но я не верил, что это возможно. И вдруг в начале сентября Ролан Пети, который ставил у нас "Пиковую даму", говорит: "Ты знаешь, тебя хотят пригласить в Opera". Я говорю: "Да ну ладно, что вы". Но через несколько дней мне сообщили, что руководители Opera приедут на премьеру "Пиковой дамы" посмотреть спектакль и меня. А на следующий день после премьеры они подписали со мной контракт.
— С чем это связано? С кадровым кризисом или сменой политики Opera? Ведь раньше они практически не допускали иностранцев на свою сцену.
— Во время Нуреева было сформировано потрясающее поколение — Мануэль Легри, Элизабет Платель, Сильви Гиллем, Изабель Герен. Звезд были много, и все — феноменального качества. Теперь все это поколение подошло к пенсии: в Opera женщины уходят в 40 лет, мужчины — в 45. У них есть очень хорошие молодые, но они только начинают. Репертуар в Париже гораздо больше, чем у нас. А сама труппа меньше. А еще в Opera есть очень хорошая девочка Мари-Аньес Жилло — высокая, очень красивая и очень техничная, первая танцовщица. Для нее меня и выбрали, чтобы и по росту, и по экстерьеру, и по возрасту, и по данным подошел. Я думаю, что помимо меня рассматривалось много кандидатур. Я тут вспомнил фильм "Красотка". Помнишь, там подружка героини вспоминает, кому еще так повезло. И говорит: "Ну, Золушке, твою мать". Вот такой Золушкой я себя чувствую.
— Насколько отличается "Баядерка" Нуреева от наших спектаклей?
— Очень сильно. Версия Мариинского театра не имеет с парижской никакого сходства. Нуреев везде поменял текст. Во все партии он внес корректировку. Получается, что многие движения на два-три такта смещены. Я должен делать все, как принято у них. Когда я туда ехал, дал себе установку, что "Баядерку" никогда не танцевал и что еду учить совершенно новый спектакль. Мне было очень сложно в некоторых местах: ноги сами делали то, к чему привык в Москве.
— Ваша партнерша Мари-Аньес Жилло не только высокая, она еще и крупная, ширококостная балерина.
— Но у нее очень легкая кость, поднимать ее не тяжело. Труднее в психологическом плане. Есть вещи, которые она просто никогда не делала. Так как она девушка высокая, у нее мало опыта в классических дуэтах. Ей надо привыкнуть. Просто чтобы она не боялась высоты. У меня русская московская школа, особенно поддержки. Она рассчитана на эффект: балерина подпрыгивает, ты ее ловишь уже в воздухе. Французская школа во многом другая, там балерину надо самому поднять, поставить. Но вращения они берут сами, им нельзя как-то помогать.
— Как вас приняла труппа?
— Великолепно. Звезды давали телефон: если что — звони, мы поможем, объясним, захочется есть — приходи. Все были очень предупредительны: "Сколько вы хотите репетиций?", "Когда, на сколько времени?", "Что вам еще нужно?" Да ничего мне уже не нужно. Перед отъездом меня спросили: "Может, вам еще деньги выдать?" Я говорю: "Нет, спасибо. Вроде я норму получил".
— А ваша партнерша по-прежнему ходит на работу со своими таксами?
— Она же приходит на целый день, с кем ей такс-то оставлять? У всех звезд и первых танцовщиков своя гримерная. Она больше, чем эта комната, раза в два, и к тому же пять метров потолок (в премьерской гримерке Большого сидят по четыре человека, Николай Цискаридзе унаследовал столик Владимира Васильева.— Ъ). Чувствуешь себя человеком. В гримерке душ и умывальник, все свое. Каждый обустраивается как хочет. Вот Мари-Аньес и приводит своих такс — у них свое место, постель.
— Значит, артисты практически живут в театре?
— Абсолютно. Не убегают никуда по своим делам, ходят на чужие репетиции, смотрят, помогают, советуют. После классов были сценические репетиции по три часа, а то и дольше, а в 7.30 начинался еще один прогон на три часа. Менялись только ведущие солисты. Весь женский кордебалет работал на пуантах все время. Я видел, как добивались, чтобы "тени" одновременно опускали ногу. Раз 60 повторили, пока репетитор добился синхронности! А на прогоны ходили все свободные от репетиций артисты.
— Иностранцы, которые приезжают к нам работать, потрясены расхлябанностью русских.
— Ну просто они не привыкшие. Но меня всегда удивляло, что у нас в постановке "Пиковой дамы" многие артисты кордебалета позволяли себе сказать, что я на колено тут не встану, я не буду делать это движение. Там такое вообще невозможно! Я как-то слышал, кто-то из ведущих артистов сказал, что хотел что-то поменять. Ему ответили: "Если вам не нравится, напишите письмо директору, он его рассмотрит. Но пока вы обязаны соответствовать занимаемому положению".
— 31 декабря свой день рождения вы справите на сцене Opera Bastille. А после спектакля?
— Если будет все хорошо, возьму шампанское и пойду выпью под Эйфелевой башней.
— Если пригласят в Opera на целый сезон, поедете?
— Сначала станцую "Баядерку", а? Пожалуйста.