В Большом театре России прошел концерт благотворительного фонда "Святыни России". Буклетное приветствие Патриарха Алексия II, члены правительства в составе попечителей мероприятия плюс православная программа концерта под эгидой ЮНЕСКО — все вместе демонстрировало очень странный союз церковной идеи с идеей государственной.
Первое, что могла видеть публика,— это огромный плакат с графическим изображением богоматери под надписью "Святыни России". Поскольку богоматерь была одна, а слово "святыни" было во множественном числе, оно, видимо, подразумевало еще кое-что. За это кое-что лично я принял две колонны Большого театра, на которых и висела богоматерь, уже на входе декларируя нерушимость союза православных святынь со светскими.
Как и во всяком нерушимом союзе, желательно было убедиться в его типе — мирном и многосоставном. Доказательством предстала собственно публика. Постные тетушки в платочках пялились на стены Большого театра, словно выискивали, на что бы тут помолиться. Чиновники светского и православного рангов (соответственно с супругами и без) вели себя угрюмо-деловито, как и положено чиновникам двух реально действующих аппаратов — церковного и государственного. В целом же настрой был, как на известной картине съезда рабочих и крестьян с лозунгами "Вся власть советам!" Вот только лозунгов не было. Вместо них — увитая цветами царская ложа (пустая) и снабженная золотой надписью "Святыни России" сцена Большого театра с бесперебойным конвейером артистов кино, театра и музыки (танец по каким-то причинам в число святынь не допустили).
О затратности концерта говорили элегантные массивные выгородки, роскошный белый аванзанавес, бутафорские "чаши с огнем" в окружении гипсовых ангелов и, наконец, спустившийся в финале колоссальный задник с изображением Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа. Где и кем все это делалось, неясно. Зато ясно для чего. Чтоб уподобить пространство храма искусств храму веры. Само собой, что, как всякий пропагандистский суррогат, эта символика воспринималась тут чисто декоративно. Таким же оказалось и все остальное.
Сюжет концерта развивал идею воскресения веры (она же — идея воскресения России) от мрачного небытия к светлому настоящему. Художественной особенностью главных номеров стала комбинация стихов или эстрадных песен с хоровыми подвываниями. То есть приоритетом был жанр литературно-музыкальной композиции, по своей природе рассчитанный, простите, на дураков. С логикой этих номеров хочется спорить. Вот как расценить, например, если популярный актер Александр Михайлов нашептывает в микрофон:"Служит старец монах в Белом монастыре, / И по-русски поет братский хор", а хор выводит только одну русскую букву "а-а-а"? Или когда мотивировкой строгого воззвания Валентины Толкуновой: "Владычица, к тебе обращены / Всечасно наши трепетные души",— оказывается требовательная женская антилогика: "Мы ждем дыханья светлого весны..." Долго ждать придется.
Надо сказать, стихотворно-литературная подначка концерта вообще сильно компрометировала отношения России (а значит, и наши) с Богом. Слушая всякую всячину вроде: "Настала ночь, / мы ждали чуда, / чернел пред нами черный крест, / и вдруг он вздрогнул..."-- хочется еретически продолжить: "...И оттуда / покойник вылез и воскрес". Нет, чур меня, чур. Дело в том, что переизбыток всех этих "вдруг", "а если", "все же" и "как бы" был так велик, что сама по себе идея богоизбранности на концерте стала казаться настолько необязательной и случайной, что даже страшно. А уж вкупе с идеей российской государственности вовсе ужас брал.
Ну разве приятно, когда тебе официальным голосом объявляют: "Россия — свет, Россия — предстоянье..." — а потом говорят: "...И свет, и грех, и все же божий дом". Во всем этом, согласитесь, какая-то робкая извинительность вместо ортодоксальной победительности. Так сказать, сплошной минор вместо мажора. Причем, если судить по числу участников, за минор выступило большинство: и хор Виктора Попова ("Чертог твой" Кастальского), и камерная группа оркестра московской филармонии ("Был у Христа-младенца сад"), и хор певчих Данилова монастыря ("Крестная смерть"), и солисты Мариинки Евгений Никитин и Даниил Штода, и солисты Большого (Владимир Маторин и Андрей Григорьев). Но публика была довольна, что, впрочем, понятно: ведь на концерт пришли только те, кого религиозная занятость не пускает в театр, а государственно-чиновничья — похоже, уже никогда не приведет в храм.
АНДРЕЙ Ъ-СЛАДКОВ