Эльфрида Елинек. Пианистка / Перевод с немецкого Александра Белобратова. СПб.: Симпозиум, 2001
Чак Паланик. Бойцовский клуб / Перевод с английского Ильи Кормильцева. М.: АСТ, 2001Владимир Сорокин нашел свой подход к Москве — он сделал ее имя названием собственной новой книги. В сборник, кроме давнего романа "Тридцатая любовь Марины", вошли сценарий фильма "Москва" и журнальное эссе "Эрос Москвы".
Писатель откровенно заявляет, что столице не хватает человеческого внимания. В отличие от Петербурга, который уже захлебывается в полноводном русле русской литературной традиции, успевшей за последние 300 лет воспеть город-символ на все лады. Москва всегда ждала своего Андрея Белого. Хотя и у этого города когда-то тоже были благодарные авторы — от Толстого и Герцена до Булгакова и Трифонова. Нынешнюю же Москву литераторы как будто боятся, робко используя ее как декорацию, фон, и она действительно смотрится на книжных страницах искусственно-театрально. А всего-то надо разобраться, чего же так "много в этом звуке".
Владимир Сорокин, помимо всего прочего — ударов, выстрелов и брани,— услышал там тишину, тот самый "звук лопнувшей струны". Главными москвичами своего текста он сделал чеховских "трех сестер" — Ирина, Ольга и Маша наконец добрались до заветной Москвы. Они носят норковые шубки, скучают на тусовках, сходят с ума, поклоняются Вечному огню и восхищаются всей советской эстетикой города. В сорокинской "Москве" есть все, "кроме дешевого кокаина", здесь "много красивых женщин и некрасивых мужчин".
Такая Москва, кстати, не понравилась городским властям — Сорокина даже обвинили в очернительстве. Писатель имел неосторожность еще более открыто, чем в сценарии, описать в "Эросе Москвы" свои интимные отношения со "столицей-великаншей", и тут же вызвал ревность "законных" супругов. Тем более что Сорокин был с Москвой не один: любить столицу оказалось сподручнее вместе с целым коллективом. Не случайно, что главный "московский" текст — именно сценарий фильма, написанный в соавторстве с режиссером Александром Зельдовичем (к величественно-спокойной сорокинской истории добавляется необходимая для кино возня: чемодан с деньгами и т. д.).
Вообще отношения между литературой и кинематографом стали налаживаться, причем на мировую явно идет литература. К экранизациям у писателей, за исключением профессиональных сценаристов, всегда было предубеждение. Их, как ту девочку, спрашивали: "Хочешь сниматься в кино?" Вроде и славы хочется, а с другой стороны — ведь заведут в темный лес и ничего живого не оставят. То ли режиссеры такие понимающие пошли, то ли литераторы решили облегчать труд сценаристам, но многие книги от фильмов просто не отличишь. И это не какие-нибудь "марио пьюзо" или "расшифровки" фонограмм телесериалов.
Вот, например, питерский "Симпозиум" издал вдогонку к кинопремьере "Пианистку" австрийской писательницы Эльфриды Елинек (Elfriede Jelinek). Роман, как и фильм Михаэля Ханеке,— лучший подарок тому, кто хочет испортить себе настроение. С той же дотошностью, с тем же натурализмом, с какой в "Любовницах" описывались женщины, зависящие от мужчин, в "Пианистке" буквально высвечивается, как на рентгене, героиня, имевшая неосторожность посвятить себя искусству. Тем же острым взглядом пронзается мать, столь же оплошно посвятившая себя музыкальному образованию дочери. А также, чтобы роман окончательно не стал женофобским,— еще один пианист, ученик героини. Главный прием нагнетания плавно перекочевал из текста в фильм. Причудливые пути сексуального развития главной героини столь же неисповедимы.
Хотя, конечно, в чем-то первоисточник оказывается замысловатее: все-таки словесность — искусство более подробное. Кажется, у читателей "Пианистки" больше шансов понять, "чего это она". В романе излагается вся жизнь Эрики Кохут, "насекомого, застрявшего в янтаре искусства". Здесь описывается ее увлечение "резьбой по собственному телу", а также история всего ее семейства, куда входит еще и воплощенная мужественность: двоюродный брат, а также доведенный до психушки отец. Тот, кто основательно погрузится в объемный текст Елинек, найдет и то немногое относительно "светлое", что есть в "Пианистке". Помимо урбанистической Вены, действие романа иногда переносится на природу: здесь пианистка, которая не стала звездой, но в которой законсервировалось чувство прекрасного, может вдоволь услаждать слух благодарного населения Шуманом и Шубертом. Пассажи о служении народу выполнены в истинно немецко-австрийском идиллическом духе.
Роман Чака Паланика (Chuck Palaniuk) "Бойцовский клуб" тоже делался как по заказу американского Госфильмофонда. "Вы смотрели фильм — тогда читайте книгу, по которой он был снят",— вполне справедливо советуют издатели (наконец "черная" серия АСТ вернулась к качественным переводам: Паланику повезло гораздо больше, чем, например, его соотечественнице Оутс). С первых же страниц, где взбунтовавшийся яппи спасается от бессонницы в обществе умирающих от рака, вспоминаешь отличную игру Эдварда Нортона и Брэда Питта. Впрочем, когда выясняется, что героев на самом деле не двое, возникает одно и то же ощущение литературщины — не спасает и прецедент с доктором Джекилом и мистером Хайдом.
На родине Чак Паланик считается культовым писателем. И не только за описание закрытого клуба любителей драк. Уже в 1999 году его герои долго и терпеливо упражняются на разных смесях ("бензин с концентратом апельсинового сока, марганца с сахарной пудрой, нитроглицерина с опилками") да еще и делают мыло из жира "с ляжек богатой Америки", чтобы под лозунги "Долой шведскую мебель и умное искусство!" взрывать небоскребы. Не говоря уже о жизни, на экране картинки с мордобоями и со взрывами смотрятся внушительнее. Как и многие другие "экстремальные" литературные тексты, "Бойцовский клуб", не найдя поддержки в "великом и могучем", нуждается в киношном "костыле".
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА