В Большом театре отпраздновали 60-летие народного артиста СССР Михаила Лавровского.
Замечательный танцовщик Михаил Лавровский пришел в Большой ровно 40 лет назад. Мальчиком пережил упадок драмбалета, юношей участвовал в реформе шестидесятников. Расцвет его совпал с золотым веком балетмейстера Григоровича, закат — с его же тупиком 80-х. В 47 лет Михаил Лавровский ушел на пенсию — так и не натанцевавшись, подобно другим неистовым титанам этого поколения. Тело уже не могло парить в воздухе, душа не желала спускаться на землю. Это мучительное раздвоение танцовщик попытался преодолеть; начал ставить балеты, как его сверстники Рудольф Нуреев и Владимир Васильев. Но балетмейстерский дар редко уживается с даром артистическим — все великие хореографы были вполне заурядными танцовщиками. Потому что профессии эти разные. Хореограф думает о других, танцовщик — о себе.
Три страстных балета Михаила Лавровского, составившие его юбилейный вечер, различались объектами и способами борьбы. В "Фантазии на тему Казановы" (1993) на музыку Моцарта Казанова (Денис Медведев) боролся с похотливыми и продажными женщинами, а также с омерзительными старцами, покупающими их молодость. Старцев он резал ножом, а с женщинами ничего поделать не мог от омерзения; те как задерут ему ногу на талию, как скрючат стопу утюжком, так просто руки опускаются. В "Нижинском" (2000) за одноименного героя боролись Сергей Павлович Дягилев (которого танцевал сам юбиляр) и жена Ромола (в исполнении Лолы Кочетковой). Дрались уже по-настоящему: Дягилев лупцевал Ромолу тростью, та отвечала оплеухами и давала пинка под зад. Хорошо, что Дмитрий Гуданов (Нижинский) до этого успел потанцевать.
Новый спектакль "Матадор", поставленный на музыку балета "Любовь-волшебница" Мануэля де Фальи,— самый безнадежный из юбилейной "тройчатки". Потому что alter ego хореографа, персонаж, именуемый "хозяин табора", вынужден бороться с судьбой и собственной страстью. Борется он с помощью кнута. Фрейдистский символ, скажете вы. И будете правы только отчасти: на самом деле этот кнут вовсе не член. Он просто перекочевал в премьеру из старого доброго "Дон Кихота". История в "Матадоре", в сущности, простая: хозяин табора любит цыганку, та любит другого, хозяин хочет задушить кнутом соперника, но случайно душит свою любимую. И ничего тут не поделаешь, потому что судьба в образе Матадора с самого начала предсказала такую развязку.
Балет получился каким-то невнятным. Может, потому, что на самом деле 60-летнего танцовщика-хореографа волнует совсем не любовь, а, например, власть. Власть как таковая (недаром он вынашивает планы постановки "Ричарда III") и балетная власть в Большом в частности (недаром в многочисленных интервью он тоскует о театральной диктатуре). И надо полагать, не о диктатуре над ним самим, народным артистом СССР. А о том времени, когда все было ясно и понятно: Большим театром единовластно правил хореограф, мужчины рвали аорты в ролях Спартаков и Иванов Грозных, а женщины льнули к ним белыми голубками и врачевали раны, полученные в тяжких боях.
Эта мучительная и сладкая ностальгия по золотому веку сконцентрировалась в финале вечера. После унылого "Матадора" с колосников спустился экран. На нем затанцевал ураганный танцовщик Лавровский — так, как никто сегодня не танцует ни Базиля, ни Спартака. Овация покрыла фонограмму. А когда зажегся свет и юбиляр под аккомпанемент кордебалета исполнил "Сегидилью" из "Дон Кихота" — с тем же восхитительно юным азартом, зал застонал и встал.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА