Выставка история
Фото: Martina Siebenhandl
В этом году Австрия отмечает 100-летие со дня смерти императора Франца-Иосифа I. По случаю юбилея венские музейные собрания подготовили огромную биографическую выставку, которая проходит сразу на четырех площадках: во дворце Шенбрунн, Музее императорских карет, Придворном хранилище мебели и замке Нидервайден. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ (AD).
"Ну представьте, что вы живете сейчас, а президент все еще Эйзенхауэр!" — гиды изо всех сил стараются передать ощущение огромности срока, отпущенного Францу-Иосифу. 68 лет на троне из 86 лет жизни. От революции 1848 года, подавленной при помощи нашего Николая I, до Первой мировой. Дольше царствовал только Людовик XIV, да и тот взошел на престол дитятей, а не решительным 18-летним принцем; и потом, это уж настолько давно было, что примерить Людовиково правление на современные реалии получается плохо. Другое дело Франц-Иосиф, заставший век электричества, психоанализа, автомобилей и, увы, оружия массового поражения.
Основной и самый обширный раздел выставки, тот, что в Шенбрунне (он озаглавлен "Человек и монарх"), по сути, неторопливое жизнеописание от рождения до похорон в Капуцинеркирхе, сделанное в экспозиционном смысле скорее незатейливо. Уж так много фактуры, что, мол, недосуг отвлекать зрителя ярким дизайном от вала гравюр, писем, фотографий, плакатов, кипсеков, личных вещей, газет и так далее. Эмоции побоку, главное — документальные подробности. Если речь о борьбе с Пруссией за главенство в нарождающейся Германской империи, то вам покажут дотошно вычерченную китайской тушью карту провального для Австрии сражения при Кениггреце (нынешний Градец-Кралове), которая, собственно, и изменила ход центральноевропейской истории. Если заходит разговор об омрачавшей все царствование кайзера борьбе подчиненных ему народов за хотя бы автономию в составе империи (повезло в этой борьбе, как известно, только венграм, получившим собственное правительство и собственный парламент, которые распоряжались доброй половиной империи), то здесь тоже теснятся сувениры общественно-политической жизни, в том числе и раблезианские. Вслед за венграми свою толику имперского престижа потребовали чехи, но им так ничего и не досталось, и в отместку богемские патриоты выпустили туалетную бумагу с текстом так называемых "Фундаментальных статей", которые им сулили автономию на почетных условиях, да обманули.
Какой император был человек? Да примерно такой же, как вы и представляли, многословно доказывает выставка. Славное детство в кружевном платьице, милитаризированное отрочество, сенсационный брак с прекрасной Елизаветой Баварской, который, однако, обернулся потом ледяным отчуждением. Преданный долгу, но не слишком любящий, судя по всему, отец. Умильный дедушка, а потом и прадедушка. Набожнейший, в соответствии с давними габсбургскими лекалами, католик, но при этом многолетний возлюбленный актрисы Катарины Шратт — как показывают фотографии, дамы до прискорбного некрасивой, особенно по сравнению с императрицей Елизаветой, но зато тактичной и заботливой подруги для престарелого австро-венгерского владыки. Стальной бюрократ, до последнего дня жизни встававший, как штык, в половине четвертого утра и свято уверенный в том, что в этой дисциплине и деловитости превыше всего спасение унаследованной им империи. Рассказ честный, обходящийся без лакировки: да, притеснял итальянцев, да, вешал венгров, да, в бедствиях Первой мировой виноват напрямую, так уж вышло. Но единственная неожиданная человеческая черточка, которая обнаруживается в этом потоке фактов,— детско-отроческая тяга будущего кесаря к прекрасному. Оказывается, коронованный служитель извечного династического орднунга, "последний монарх старой школы" любил рисовать. До поры отводил душу то в наивных пейзажных зарисовках, то в шаржах, однако потом, кажется, забросил это увлечение вовсе.
Как будто бы исчерпывающе, но все-таки хорошо, что экспозиция в Шенбрунне дополнена еще тремя. Не все они равноценны; скажем, раздел "Охота и досуг" в маленьком замке Нидервайден довольно сжато рассказывает об охоте как любимом развлечении императора — гомерический перечень убитых животных, ружья, хроника охот с придворными и дружественными монархами, охотничьи наряды самого Франца-Иосифа и его несчастного сына Рудольфа, фляжки, поставец с сервизом для пикников. Мило, но ехать из Вены на перекладных почти до самой словацкой границы только для того, чтобы увидеть это?
Зато есть занимательная экспозиция в Вагенбурге, Музее императорских карет и повозок. Отчасти чистое развлечение: несметное великолепие парадных карет, запрягавшихся восьмеркой цугом (экспликация рассказывает, что, допустим, перед святым для Габсбургов праздником Тела Христова в придворную конюшню несколько дней наведывался поиграть духовой оркестр, чтобы лошади привыкли к полковой музыке), роскошные наряды венгерской знати на будапештской коронации 1867 года (после которой Австрия, собственно, и стала двуединой Австро-Венгрией), неправдоподобная талия на платье императрицы Елизаветы. Но щемящее настроение "Австрии, которую мы потеряли" тут отчетливее. В центре экспозиции стоит катафалк, на котором тело императора в ноябре 1916 года везли к месту последнего упокоения. А последний экспонат — автомобиль, на котором последний император Карл I уехал из Австрии в 1918 году, когда держава его двоюродного дедушки Франца-Иосифа уже развалилась.
Выставка в Придворном хранилище мебели тоже исподволь играет на контрастах. Уйма уж совсем интимных вещей — и окурок сигары, и даже подштанники его апостолического величества. Эпические отчеты о триумфально обставленных императорских путешествиях (Святая земля, Египет, Турция, Польша, Галиция). Величественный официальный быт аудиенций, банкетов и вальсов с тонкой разницей между "придворным балом" и "балом при дворе". Капелька мультимедийности: кинохроника со старым кайзером на параде, фонографические записи его речей. И тут же — убийственное перечисление всех бед, доставшихся на долю императора. Брат Максимилиан, ставший императором Мексики, расстрелян (показана жуткая фотография тела в том виде, в каком оно прибыло в Европу для погребения). Сын Рудольф покончил с собой в Майерлинге. Жена Елизавета зарезана террористом. Племянник Франц-Фердинанд застрелен в Сараево. А старый кайзер держался, держался и держался.
Почему-то после всех этих острых впечатлений и сухих фактов с особенной отчетливостью воспринимается еще одна ипостась императора — вольного или невольного покровителя австрийского культурного благополучия, создателя нынешней Вены с архитектурными красотами от историзма до сецессиона. Правителя, который все-таки царствовал не на прусский лад, с "железом и кровью", а с изрядной толикой патриархального добродушия: живи и дай жить другим. И по общей своей интонации выставка кажется грандиозной иллюстрацией к ностальгическим строчкам Стефана Цвейга: "Все в этой обширной империи прочно и незыблемо стояло на своих местах, а надо всем старый кайзер; и все знали (или надеялись): если ему суждено умереть, то придет другой и ничего не изменится в благоустроенном порядке".