Театр танца Фадеечева/Ананиашвили в копродукции с "Постмодерн-театром" показал премьеру балета "Леа" на сюжет пьесы Ан-ского и музыку Леонарда Бернстайна. Спектакль оказался этапным — и для хореографа Ратманского, и для балерины Ананиашвили, и для труппы в целом.
Вечер в Театре оперетты тянулся светски-благопристойно — по шаблону всех вечеров Нины Ананиашвили. Антракты были явно живее, чем прилагаемые к ним балеты (оставленную "на закуску" премьеру предварили двумя другими спектаклями Театра танца). "Леа" ожидали с некоторой опаской: Алексей Ратманский, специалист по балетным новеллам и абстрактным сновидческим "сюрам", впервые взялся ставить мистическую драму. К тому же многоактная пьеса Ан-ского "Гадибук", увековеченная блистательной постановкой Евгения Вахтангова в еврейском театре "Габима", изобилует душераздирающими событиями, которые предстояло втиснуть в один акт.
Умный балетмейстер, едва закончив постановку, уже знал, что проблему не решил, в чем честно признался корреспонденту Ъ: "В балете я мечтал сделать, как в пьесе: реалистический пересказ нереалистических событий. А у Бернстайна все очень обобщенно, пластами: сцена 'Отцы', 'Дети', сцена 'Общество'... Для меня было трудно разложить реальный сюжет по такому музыкальному тексту. Несоответствие осталось, то есть мне не удалось сделать так, как хотелось".
И тут критик, что для него нехарактерно, готов согласиться с хореографом. Действительно, самое уязвимое в "Лее" — первая треть спектакля, лихорадочно галопирующая по перипетиям сюжета. Отличное начало (два отца в окружении фантомов из будущего обручают своих еще не рожденных детей) — стилизованная еврейская пластика, отсылающая к модернистской "Свадебке" Брониславы Нижинской; сложные (ритмически и пространственно) манипуляции кордебалета — вдруг захлебывается пересказом истории. Дайджест событий при неизменных декорациях (Михаил Махарадзе проиллюстрировал сюжет, сделав четыре панно в стиле Шагала) и музыке, написанной для другого типа хореографии, способен сбить с толку даже подготовленного зрителя. Мелькают персонажи, кто-то быстренько умирает, кто-то сватается, умерший было "отец" вдруг оказывается не отцом, а "ешиботником" — приятелем героя, Нина Ананиашвили скоренько влюбляется в итальянца Джузеппе Пиконе (Giuseppe Picone, приглашенный премьер Американского балетного театра), тот с премьерским достоинством дает понять, что тоже неравнодушен, даже пребывает в отчаянии от ее предстоящей свадьбы и готов бороться за любимую с помощью Каббалы.
Сцена его каббалистических штудий получилась странной. Шестерка знаков Каббалы (черных полуголых мужиков, испещренных загадочными линиями) наделена отличным текстом — рваным, ироничным, гротесково-зловещим, хотя их "бедуинские колеса" слишком явно отдают трюками ансамблей народного танца. Герой же в центре беснующихся мистиков тихо перелистывает страницы скромного томика, разражается академичными перекидными и вполне рутинно умирает. Допускаю, что отчасти тут виноват танцовщик. Несмотря на то (а может, из-за того) что накануне премьеры у Джузеппе Пиконе температура подскочила под 40°, на сцене он был холоден, почти как его умерший герой.
И вот тут в спектакле наступает перелом. Отвязавшись наконец от сюжета, Ратманский ювелирно выстраивает сложнейшую сцену свадьбы, во время которой в героиню вселяется душа умершего — дибук. Мастерски ставит дуэт с как бы несуществующим партнером — в нем раздвоенная Леа изнемогает от собственной одержимости. Мощно финиширует сценой изгнания дибука и рефреном возвращается к стилизованному началу. И в этом победном переломе главную роль сыграла Нина Ананиашвили.
Ей удалось почти невозможное — объединить в одном теле два существа. Послушная еврейская девочка мгновенно перерождается в фурию, и ужас перед собственным преображением сквозит за подневольной необузданностью ее танца. Впервые в своей благополучной карьере балерина не озабочена благообразием: завернутые стопы, наотмашь брошенные руки, рискованно разболтанные фуэте, отчаянно-мощные двойные assemble (трюк исключительно мужской). И никакой игры лицом — только непривычно пластичное тело, только танец, опасно балансирующий на грани возможного. Такой Нины Ананиашвили не видел никто и никогда.
Частная труппа Фадеечева/Ананиашвили появилась на свет год назад, когда экс-худрук балета Большого остался не у дел. Новоиспеченный Театр танца оказался амбициозным: репертуар стал строить не на ущербной классике, как все подобные труппки, а на современных эксклюзивах. Благо совладелица компании, проводящая по полсезона в США, прекрасно знает конъюнктуру западного балетного рынка. Три премьеры (made in USA & Australia), предъявленные Театром танца в этом сезоне, поражали лишь количеством: такой плодовитостью не может похвастаться ни один из российских стационарных благополучных театров. Теперь Театр танца Фадеечева/Ананиашвили сделал не просто удачный спектакль, сулящий заграничные гастроли и, стало быть, надежду на выживание. Премьеру "Леа" стоит отпраздновать как настоящее рождение театра. Предыдущие месяцы можно считать беременностью.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА