"Евгением Онегиным" завершились гастроли Большого в Мариинском. В начале сезона было объявлено, что опера Большого театра привезет свою последнюю по времени премьеру — "Игрока" Прокофьева. В итоге выбрали "Онегина". И правильно. Свежепоставленного Прокофьева в петербургском театре и своего хоть отбавляй. Зато ничего похожего на московские "лирические сцены" в Мариинке уже давно не видели.
Борис Покровский возобновил свой спектакль 55-летней давности — классическую из классических советскую оперную постановку. Как встарь, на сцене Большого появились декорации Петра Вильямса, закружили осенние листья, посыпался меланхолический январский снежок. Реанимация "Онегина" образца 1944 года совпала с реставрацией михалковского гимна и вообще государственной ностальгии по порядку и ценностям национального менталитета. Сталинских времен "Онегин" предъявляет и то и другое. Его архитектоника масштабна, патриархальна, уравновешенна. Мизансцены устроены по Станиславскому, и никакого формализма. Русская жизнь в "Онегине" строго иерархична: степенно шествуют помещики, генералы и послы, пританцовывают барышни и кавалеры, резво бегают слуги-эфебы и крестьянки-лолиты. Все наводит на мысль, что, если каждый станет жить правильно, счастье не заставит себя долго ждать.
Опера Чайковского со своим не таким уж и благополучным лирическим сюжетом выступает по отношению к этим живым картинам как деталь сугубо декоративная. Действующие лица появляются из-за живописных кулис и отыгрывают драматические па, словно тени былых певцов и певиц, за десятилетия жизни спектакля отливших оперные партии в незыблемые сценические лекала. Вот кукольная Ольга (Ирина Долженко) и снегурочкой истаивающая Татьяна (Лолитта Семенина), холодный вурдалак Онегин (Владимир Редькин) и старушки, колдующие над своим вареньем с многозначительностью вагнеровских норн (Галина Борисова и Ирина Удалова). Московские солисты выступают манекенами, демонстрирующими в спектакле-музее экспонаты-костюмы, экспонаты-роли, экспонаты-ариозо, арии и дуэты. Им под стать оркестр Большого под управлением Фуата Мансурова, деликатно прошептавший партитуру — так, чтобы было понятно в целом, что за опера звучит, но не более того.Среди скромного церемониала призраков оперы обитает лишь один живой персонаж. Это Николай Басков в партии Владимира Ленского. Конечно, и на него нашлись исторические ризы — легендарных московских любимцев, теноров, певших в Большом юного поэта. Однако уникальная вокальная манера моментально разоблачает их преемника. С этим неподражаемым носоглоточным оттенком голоса, с этими сочными glissandi, знаменующими победу над каждой взятой мелодической вершиной, в общем, со всеми своеобразными представлениями о пении Басков — никакой не Собинов, не Лемешев и вообще не Ленский. Он здесь играет самого себя — юного кумира миллионов. А с героем, правда не Чайковского, а Пушкина, его сближает довольно смешное романтическое отношение к собственному пошловатому провинциальному искусству. Зато Басков-Ленский искренне пылок и со всей страстью старается развлечь приунывшего слушателя. Поет ему любимые хиты: и про Ольгу, и про безвозвратно удалившиеся "весны златые дни". С Николаем Басковым на сцену врывается стихия мюзикла, несущего ощущение бесконечного счастья. Не случайно сцена дуэли оказалась самой живой и веселой картиной спектакля, а значительная часть публики после нее покинула зал.
На московском "Евгении Онегине" за три с половиной часа каждый может проследить тот процесс, на который в реальном времени ушло полвека, и удостовериться в результате. Здесь показывают, как простая и жизнеспособная массовая музыкальная культура легко выбивает почву из-под ног у пыльной романтической классики. И как это снобистское по природе, но не способное к рефлексии искусство продолжает порождать мертвую продукцию аж в 2000 году. Словом, во многом права была безвестная поклонница, к огорчению переживавших сюжет закричавшая в момент убийства Баскова-Ленского: "Браво!"
ВЛАДИМИР Ъ-СЕМЕНОВ, Санкт-Петербург