"Хичкок / Трюффо" — знаменитая книга, запись интервью, которое 30-летний Франсуа Трюффо на протяжении шести дней брал (14-19 августа 1962 года) в Голливуде у 63-летнего Альфреда Хичкока. Так же бесхитростно назвали свой фильм о диалоге двух гениев два представителя высшей мировой кинономенклатуры: директор Нью-Йоркского кинофестиваля Кент Джонс и директор Французской синематеки Серж Тубиана.
Фото: Photo by Philippe Halsman
Книгу Трюффо 1966 года называют «библией кинематографа». Библия не библия, но в двух отношениях она, действительно, остается шедевром и поныне.
Впервые в истории режиссер согласился на сеанс магии с иллюзией ее полного разоблачения. Хичкок объяснил технологию почти мистических эффектов, которых добивался на экране: как, например, приковал внимание зрителей «Подозрения» (1941) к светящемуся стакану, возможно, отравленного молока, который муж нес героине фильма.
Еще книга создала новый жанр марафонских бесед критиков (не обязательно ставших режиссерами, как Трюффо, но умеющих мыслить как режиссеры) со своими кумирами. Вот они — рядком на моей полке стоят: беседы Питера Богдановича с Фрицем Лангом, Бертрана Тавернье с американскими и французскими классиками, Мишеля Симана с Джозефом Лоузи, Руя Ногейры с Жан-Пьером Мельвилем, Патрика Макгиллигана и Пола Буля с жертвами «черных списков», Ноэля Симсоло с Серджо Леоне. Все они никак не хуже «Хичкока / Трюффо», но они просто не родились бы на свет, не будь той «библии».
Для современников же (в большей степени для американцев, чем для французов, которым журнал Cahiers du Cinema уже объяснил, что Хичкок — великий католический мистик) откровением было то, что апологет авторского кино, лирик Трюффо, рукополагает в великие авторы какого-то Хичкока. Идея книги родилась у Трюффо, когда, впервые приехав в США, он обнаружил, что Хичкока считают в лучшем случае «хорошим техником», в худшем — moneymaker-режиссером и королем популярного телешоу.
Бытует еще и психоаналитический взгляд на книгу. По мнению фрейдистов, которые не могли, конечно, пропустить такой лакомый кусок, смысл интервью заключался не в самом интервью, а в том, что Трюффо искал в Хичкоке «отца», которого в реальности никогда не знал. Интересно, как тогда интерпретировать слова Хичкока о том, что когда он видит Трюффо, то всегда думает о кусочках льда в стакане виски. Когда в 1954 году Трюффо и Шаброль впервые приехали к Хичкоку, то, разинув рты на живого Гари Купера, попятились и свалились к всеобщему восторгу в студийный бассейн.
В общем, о чем книга, понятно. А вот о чем фильм? Скорее о Хичкоке, чем о книге. То легендарное интервью никто не снимал. Сохранилась аудиозапись, фрагменты которой звучат на фоне фотографий, сделанных по ходу беседы. Солируют же в фильме десять современных режиссеров, которые объясняют, что всем хорошим в жизни они обязаны Хичкоку (то есть рассуждают о себе любимых).
Мартин Скорсезе восхищается тем, как Хичкок кадрировал Джанет Ли за рулем автомобиля в «Психо»: вроде бы элементарно просто, а на самом деле эта простота преисполнена смыслами. Как штатный католик Голливуда, он, конечно, вспоминает и мистическую трактовку излюбленных Хичкоком сюжетных ходов.
Дэвид Финчер задается вопросом: смог бы Хичкок справиться со всякими-разными Робертами Де Ниро, Аль Пачино и Дастинами Хоффманами, отравленными «Методом» (американской версией системы Станиславского), забывшими страх божий в отношениях с режиссерами? Ведь даже первые жертвы «Метода», Монтгомери Клифт и Пол Ньюмен, уже осмеливались фыркать на мэтра. Чувствуется, что отношения с актерами для Финчера тема болезненная.
Благодаря параду говорящих голов фильм получился, безусловно, авторским, хотя и не по-хорошему. Волюнтаризм — святое право режиссера, но на такой tribute, как «Хичкок / Трюффо», оно вряд ли должно распространяться.
Понятно, что американских участников подогнал Кент Джонс, а двух французов и японца Киёси Куросаву — Серж Тубиана. Последний, автор (совместно с Антуаном де Беком) лучшей в мире биографии Трюффо, редактировал журнал Cahiers du Cinema, откуда вышли и Трюффо, и половина режиссеров новой волны. Французами чисто случайно оказались экс-автор Cahiers Оливье Ассаяс и Арно Деплешен, которому журнал некогда создал имя. Ассаяс — хамелеон без признаков индивидуальности, Деплешен скучен, но, главное, никаких следов влияния Хичкока на их кино не обнаружить. Данью личным симпатиям Джонса (или конъюнктуре) кажется присутствие Уэса Андерсона, Ричарда Линклейтера и Джеймса Грея. Нет, нет, все отлично, все модные ребята, непонятно только, почему тогда нет Вуди Аллена? А если серьезно, то где Брайан Де Пальма — единственный наследник Хичкока по прямой, порой просто-таки порабощенный его эстетикой?
Но хуже всего пиетет и сугубая серьезность, с которой рассуждают практически все участники. Когда Финчер говорит о ночных страхах и сексуальных фантазиях, которые Хичкок сублимировал в своих фильмах, он имеет в виду именно то, что говорит. Но о том, что Хичкок сублимировал, мы знаем исключительно с его слов: как, например, отец приготовил малышу Альфреду сюрприз за плохое поведение — натуральное заключение в полицейском участке. Легендарная история, но ведь Хичкок и был величайшим рассказчиком. Историки знают, например, что Джон Хьюстон порой увлекался в своих воспоминаниях, Орсону Уэллсу лучше не доверять, а Григорию Александрову категорически нельзя верить. Чем Хичкок, «величайший лжец в истории» и персонаж собственных фильмов, как величал его Трюффо, хуже? Безусловно, Хичкок лучше. С какой же стати историки и поныне верят каждому его слову? Трюффо эта вера была простительна, потому что и сам он слишком складно рассказывал о своем несчастном детстве.
Наконец, в фильме очень не хватает свидетельств третьего полноценного участника того интервью — ведь это был отнюдь не диалог. Трюффо говорил по-французски, Хичкок — по-английски. А не просто переводчиком, но посредником между ними, настоящим соавтором Трюффо была знаменитая пресс-атташе Хелен Скотт. Та самая грузная 47-летняя брюнетка, которую мы видим на каждом фото, сделанном в августе 1962 года.
Встреча с ней стала для Трюффо дружбой с первого взгляда и навсегда: она пережила режиссера на три года и похоронена неподалеку от него на монмартрском кладбище. Колоритная Хелен, «обладавшая крепким чувством юмора, свойственным бруклинским еврейкам», в конце 1930-х годов была коммунисткой и феминисткой, в 1940-х — секретарем знаменитой журналистки и шпионки (скорее всего, советской) Женевьевы Табуи, в 1950-х — жертвой «черных списков». Если Трюффо искал в Хичкоке «отца», то в Скотт он, безусловно, нашел «маму». Точнее говоря, выбрал формат отношений мать—сын, микшируя ее безнадежную влюбленность. Она открыла ему Америку. Она стала его политическим ментором. Проще говоря, вправила мозги: Трюффо в 1950-х ходил в учениках, если называть вещи своими именами, отпетых французских нацистов, а Скотт объяснила ему, что к чему в ХХ веке.
Кто-то из участников фильма напоминает: услышав некий метафизический вопрос Трюффо, Хичкок прервал запись, чтобы его не менее метафизический ответ остался их общей тайной. Как возвышенно! Вот только не хватает свидетельства Хелен Скотт: да, Хичкок часто прерывал запись, но лишь для того, чтобы рассказать ей и Трюффо очередной скабрезный анекдот.