Что сильнее влияет на человека — Facebook или телевизор? Как социальные сети изменяют наш язык и восприятие действительности? На эти и другие вопросы ведущему «Коммерсантъ FM» Анатолию Кузичеву ответит лингвист, заведующий лабораторией лингвистической конфликтологии Максим Кронгауз в рамках программы «Другой разговор».
Фото: Александр Вайнштейн, Коммерсантъ
«Отношение к граммар-наци в последнее время скептическое»
Максим Кронгауз об отношении общества к грммар-наци: «Очень часто, когда граммар-наци появляются на сайтах, где ведется серьезный разговор на серьезные темы, влезают в разговор и говорят: "А вы тут написали не так", — их просто выгоняют из этой коммуникации и говорят: "МЫ не хотим с вами разговаривать, вы тролли". Тролли — то есть разрушители коммуникации. В последнее время, мне кажется, отношение к граммар-наци стало именно таким, и даже в той дискуссии, где принимали участи Ваенга и Собчак, если Ваенга, по-видимому, сначала была смущена своей вопиющей неграмотностью, то потом она просто грубо прекратила эту коммуникацию. В общем, мне кажется, отношение к граммар-наци в последнее время скептическое.
Очень интересна история слова, оно заимствовано из английского языка. Была такая модель, где словечко "наци", связанное, естественно, с нацистами, присоединялось и приобретало новое ироническое значение — воинствующий борец за. В частности, есть не только граммар-наци — воинствующие борцы за грамотность, но и воинствующие борцы за грудное вскармливание, воинствующие борцы за здоровый образ жизни и так далее. В русский язык мы заимствовали только одно это словечко — граммар-наци, — и вначале оно было, конечно, некоторым отрицательным, если не бранным, то все-таки оскорбительным названием пуристов, борющихся за грамотность. Потом оно начало смещаться в сторону самоназвания: сначала в робких конструкциях "я не граммар-наци, но я бы обязательно наказывал тех, кто пишет неграмотно", а потом просто образовались сообщества, они появились в социальных сетях. Граммар-наци, которые так себя называют, используют соответствующую символику».
«Язык вне политики становится изысканным, но немного искусственным»
Максим Кронгауз о влиянии политики на язык: «Я могу говорить и не думать о политике, но, конечно, на меня это все влияет, механизмы манипулирования, в том числе. Я могу от них как-то защищаться, но они есть вокруг меня, и я это чувствую. И как ни хочу я, скажем, законсервировать свой язык, я не могу этого сделать, потому что я окажусь вне коммуникации. Даже если человек сопротивляется тем изменениям, которые произошли с начала перестройки и в связи с перестройкой, и в связи с технологическими изменениями, это невозможно. Язык любого образованного человека очень сильно изменился за эти 20 лет. Так что, конечно, мы зависим. И было бы странно, если бы язык, инструмент коммуникации, был независим от общества».
«Очень интересно, когда писатель эмигрирует и живет в среде, где нет людей, говорящих на его языке. И он остается один на один со своим языком, он перестает использовать язык как коммуникацию с обществом и с другими людьми, а общается сам с собой на этом языке и, собственно, с языком. И тогда язык становится необычайно тонким инструментом. Если мы вспомним Набокова, очень часто эмигранты работают с языком отдельно, как с алмазом, который сверкает новыми гранями, как-то его обрабатывают. И, фактически, они вырываются из политического круга. Язык это улучшает, делает изысканным, но он становится немного искусственным, как бриллиант по отношению к алмазу. Так что здесь есть и потери, и приобретения».
«Смайлики — это попытка компенсировать отсутствие важных свойств устной речи»
Максим Кронгауз о том, как новые лайки в Facebook повлияют на наше поведение: «Я могу обратиться к гипотезе Сепира-Уорфа, или гипотезе лингвистической относительности, которая утверждает, что мы видим мир через призму языка, и язык во многом определяет наше мышление, познания и в данном случае эмоциональную сферу. Если лайк — это был один значок, и он не задавал никакую систему, появление дислайка тоже не изменило бы ситуацию кардинально, потому что понятно, что за этой двоичной оценкой еще много чего есть, а здесь предлагается некий набор как бы базовых эмоций. И есть опасность, что мы привыкнем и будем дальше пользоваться ровно этой системой: умер сосед — и мозг уже порождает сочувствие. И, конечно, мы будем в мозгу порождать эти эмоции, эти шесть реакций, и есть опасность, что мы перестанем использовать тонкие инструменты, тонкие эмоциональные нюансы».
Об отличии соцсетей от других видов коммуникации: «В Facebook есть много важных, ключевых ролей. Соучастия, причем ленивого соучастия, потому что поставить лайк легко, нажав на кнопочку, и более активного соучастия, кода мы пишем что-то в комментариях. И это, конечно, очень привлекает: мы видимы, и это как раз идеальная система социальных отношений, потому что она публична, она сохраняется, и мы можем отслеживать, как теперь говорят, "мериться" лайками, "мериться" друзьями, то есть здесь много разных и социальных, и коммуникативных идей заложено. То есть социальная сеть является гораздо более комфортной средой для человека думающего и реагирующего».
О том, почему соцсеть — более эффективный инструмент манипуляции, чем телевизор: «Телевизор проще. Телевизор вдалбливает вам в голову конкретную информацию, и вы ее получаете, но если вы человек умный, думающий, то вы можете легко сопротивляться. Механизмы социальных сетей более тонкие и незаметные. Например, отбор информации тоньше, чем в телевидении, помещение каких-то сообщений выше, чем других, или вообще изъятие из ленты каких-то сообщений, чередование рекламы и сообщений ваших друзей тоже создает другое, более интимное пространство, так что эта большая тонкость, большая отточенность социальных сетей, конечно, сильнее воздействует на думающих людей».
О смешении языковых форм: «Появилась новая форма языка: по существу, композиционно, это устная речь, а формально это письменная — мы выстукиваем буковки на клавиатуре и воспринимаем это глазами. Это смешение для человечества новое, по крайней мере, в таких масштабах. И, конечно, возникает несколько проблем: первая проблема — традиционной письменной речи не хватает для выражения того, что мы привыкли выражать с помощью устной: нет жестикуляции, нет мимики, нет интонации, значит, надо как-то компенсировать. Огромное количество смайликов, реакций — это попытка компенсировать отсутствие каких-то важных свойств устной речи.
Дальше очень важная вещь — это экспансия формально письменной речи: люди стали больше переписываться, чем переговариваться. Классический пример — в кафе пара влюбленных вместо того, чтобы пить кофе и разговаривать, пьет кофе и переписывается между собой или с кем-то еще. Возникновение нового этикета: речь требует больше энергии, поэтому не очень прилично звонить человеку, а, например, человеку присылают SMS и спрашивают: "Можно ли тебе позвонить?" Абсолютно новая реальность. Это все влияет в том числе и на язык, и на структуру языка».