Боец Сергей Сочнев защищал Родину шесть лет подряд. Все равно как если бы прошел финскую и Отечественную. Год назад боец Сергей Сочнев был тяжело ранен. С тех пор уже год как лежит в больнице. Не только потому, что его все время режут. А еще и потому, что у него нет дома, куда вернуться.
Родители Сергея Сочнева поехали давным-давно в Казахстан покорять Целину. Они жили в селе Георгиевка Джамбульской области, и у них было четверо детей. Сергей — третий. Потом Советский Союз распался, целинные земли стали залежными, отец помер, в селе Георгиевка не стало работы, и старший брат Сергея уехал искать счастья в город Кирсанов Тамбовской области. Потом Сергею исполнилось 18 лет, и он тоже поехал искать счастья в город Кирсанов к брату. Оказалось, что никакого особенного счастья у брата в городе Кирсанове нет, а есть только комнатка в общежитии, где брат живет и так уже с девушкой.
Брат, конечно, поставил Сергею в своей комнате койку, но Сергею было как-то неловко жить там и стеснять своим присутствием молодую пару, так что он даже обрадовался, когда его забрали в армию. Это был 1994 год. Ему было 18.В 1996-м Сергей демобилизовался, но теперь ему совсем уж неловко было занимать у брата койкоместо. И работы не было, и учиться было нельзя, потому что, чтобы учиться, надо ведь что-то есть и где-то жить. А для этого надо работать. А работы нет.
Единственное, что Сергей умел делать, так это воевать. Вот он и нанялся контрактником, благо как раз началась первая чеченская компания. Он воевал хорошо. Как ему приказывала Родина, так он и воевал.
Потом генерал Лебедь заключил Хасавюртовский мир, и Сергею опять стало негде жить и нечего есть. Он подумал немного и нанялся контрактником на таджико-афганскую границу. Родина приказывала ему, и он защищал по приказу Родины границу двух не имеющих отношения к Родине государств.
Потом началась вторая чеченская кампания, и Сергей нанялся контрактником опять в Чечню. Он уже привык воевать. Он стал сухой, молчаливый и неприхотливый. Он даже был доволен. Ему платили боевые, из которых можно было помогать матери. Правда, боевые сократили вдвое против прежнего, ну да все равно ведь солдату в окопах деньги ни к чему. Выплату боевых, правда, часто задерживали на несколько месяцев, но ведь платили же в конце концов.
Однажды осенью 2000 года на Терском хребте Сергей собирался на зачистку, потому что Родина приказала ему пойти куда-то там и где-то там произвести зачистку. Он собирался на зачистку. Все. Он больше ничего не помнит.
И никто не помнит. В личном деле бойца Сергея Сочнева написано что-то про мину. Но старший брат Сергея, тот, который живет в городе Кирсанове, так и не смог узнать, что именно произошло. Ни у командира части, ни у боевых товарищей. Кто-то просто позвонил брату и сказал, что Сергей ранен.
Как он был ранен, Сергей не помнит. Не помнит, как и кто подобрал его. Не помнит, как был отнесен в санчасть. Не помнит, как его перевезли в госпиталь в Ростов. Не помнит телефон матери, хотя помнит адрес. Не помнит, когда и при каких обстоятельствах ему перелили кровь, зараженную гепатитом. У него в больничной карте просто написано, что, дескать, заразился гепатитом, и не написано, что при переливании крови. Но как же тогда? Лежа в коме, Сергей ведь не употреблял наркотиков внутривенно и не имел беспорядочных половых связей. Ему только переливали кровь. Но карта молчит про это.
Сергей очнулся 18 ноября 2000 года в московском военном госпитале имени профессора Бурденко. Правой ноги у него не было, левая нога была раздроблена в щепу, челюсть сломана, так что ее теперь нельзя срастить, а можно только протезировать. Он был контужен, одним глазом не видел совсем, а другим видел плохо. В груди у него было несколько пулевых или осколочных ранений, левая рука была сломана и деформирована. В крови у него был вирус гепатита C.
Вы думаете, он умер после этого? Нет, он выжил. Вы думаете, он отчаялся? Нет, он стал выздоравливать. Он стал учиться на компьютерных курсах для раненых солдат и офицеров при госпитале имени Бурденко. Ему вырезали ребро и вставили в раздробленную левую голень вместо берцовой кости. Ему вставили еще железную пластину в деформированную левую руку, и рука заработала. Он просил мать не приезжать, потому что знал, что у матери нет денег на такую далекую поездку, но мать все равно приехала. Он, лежа в больнице, познакомился с хорошей девушкой, которая учится на журналистку. Девушка теперь навещает Сергея, дай ей Бог здоровья.
Я спрашиваю, как настроение, а он говорит:
— Иногда бывает плохое.
А потом смешно рассказывает и показывает, как кургузая инвалидная коляска не проходит в дверь туалета.
Мы говорим о переломах. Я расхаживаю перед Сергеем на своей недавно сломанной ноге и с показным оптимизмом восклицаю:
— Не дрейфь, старик, тоже, знаешь, пять операций, но ведь сделали ногу. Ходит. И тебе левую ногу тоже сделают. А на правую сделают хороший протез. Ты тоже будешь ходить. Ну пока! Выздоравливай.
Я протягиваю Сергею руку, а он не сразу попадает своей ладонью в мою. Рукопожатие, оказывается, непростая вещь, если видишь только одним глазом. Я еще что-то говорю про Родину, которую Сергей защищал шесть лет подряд и которая теперь его не бросит в беде.
Вот интересно, я вру ему или говорю правду?
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН