В день святого Валентина солисты и премьеры Мариинского театра представили на сцене Театра эстрады восемь дуэтов под названием «Танцы о любви». Различные аспекты любви в интерпретации петербургских артистов выглядели не слишком обнадеживающе. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Вечер распался на два неравных отделения. Первое, минут на 20, представляло балет Раду Поклитару по пьесе Уильяма Гибсона «Двое на качелях», поставленный на музыку Баха и Варгаса. Премьеры Мариинки — новообращенная Кристина Шапран и опытный Игорь Колб — разыграли телефонный роман богемной Гитель и неврастеника Джерри как безысходную трагедию: без малейших признаков юмора по отношению к своим героям и хореографии, которая давала к этому немало поводов. Раду Поклитару всегда стремится избежать романтического пафоса и потому подчеркивает телесные (чтобы не сказать «животные») приметы любви: обычно его герои обнюхивают друг друга, трутся друг об друга разными частями тела, крючат стопы и руки в нетерпеливом предвкушении соития. Помимо этих привычных примет любви для Гитель и Джерри хореограф придумал еще одну: соскребание воображаемого пота (рука возлюбленного скользит по согнутой в локте руке партнерши от подмышки до кисти) и совместное его распитие в качестве эликсира страсти. Эта натуралистическая хореография, исполненная с присущей петербуржцам высокопарной серьезностью, временами вызывала незапланированный комический эффект. В целом же страдания двух героев — и сольные, и одиночные — выглядели мало мотивированными и непомерно тяжкими, хотя надо признать, что Кристина Шапран, балерина романтической внешности и поэтического склада, совершила актерский подвиг, освоив ненормативную лексику хореографа Поклитару.
Второе — почти часовое — отделение представляло собой антологию балетной лирики XX и XXI веков. Пиетет к традиции заставил петербуржцев включить в программу хрестоматийную сцену у балкона из «Ромео и Джульетты», знаменитого драмбалета Леонида Лавровского 1940 года рождения. Хрестоматия была прочитана Екатериной Осмолкиной и Максимом Зюзиным с ученическим прилежанием, однако их скромные актерские данные лишь подчеркнули тот прискорбный факт, что в чисто хореографическом плане дуэт веронских любовников, мягко говоря, на шедевр не тянет. Не выдержала испытания временем и прославленная сцена прощания Спартака и Фригии из балета «Спартак», сочиненном Леонидом Якобсоном в середине 1950-х в «античном стиле» — в мягких сандалиях, с «барельефными» позами и аффектированными жестами в духе древнеримского театра. Приме Мариинки Виктории Терешкиной, славящейся технической непогрешимостью, не слишком идут роли, требующие неподдельного экстаза (или его достоверной имитации). Выражения лица Фригии балерина меняла под музыку — с теми же четкостью и усердием, с каковыми отрабатывала телом нужные позы; в итоге ее добросовестность разрушила поэзию балетной архаики — остался лишь ее одряхлевший каркас, который не оживил и картонный Спартак Юрия Смекалова.
Впрочем, современная любовь тоже не вызывала адекватного отклика. Адажио Отелло и Дездемоны в постановке маститого американца Лара Любовича приятно удивило безукоризненными ногами Дездемоны: блондинка Светлана Иванова дотягивала их в самых навороченных поддержках — и пребывая вниз головой, и за спиной партнера, и в винтообразных перемещениях вдоль и поперек его тела. Увы, на смену выражений ее лица в таких экстремальных обстоятельствах рассчитывать не приходилось. Ее интеллигентный Отелло (Александр Сергеев завил волосы барашком, но, к счастью, не выкрасил себя в черный цвет) был слишком озабочен тяготами партии, чтобы испытывать достоверную ревность по отношению к партнерше. Удушение он провел с техническим блеском и несколько комичной тщательностью: покрутив партнершу на пресловутом платке в подобии тодеса, троекратно затянул его после окончания поддержки, что, впрочем, свидетельствовало не столько о безумии, сколько о честном следовании ремаркам хореографа.
Единственный комический аспект любви должен был проявиться в балете «Keep calm», поставленным на музыку Иоганна Штрауса и Антона Аренского всеобщей надеждой — хореографом Владимиром Варнавой (молодого лауреата «Золотой маски» приглашают ставить балеты даже иноземные труппы). Шуточный балетик из двух дуэтов (первый из них Злата Ялинич и Максим Зюзин танцуют в юбках и усах, второй — без усов и в одинаковых жилетах) кажется наброском: режиссерски он не выстроен, отношения персонажей не разработаны, подбор па случаен и закадровые монологи персонажей смысла происходящего не проясняют.
К счастью, последним номером вечера было адажио из балета Анжелена Прельжокажа «Парк», занимающего почетное авангардное место в достаточно консервативном репертуаре Мариинского театра. Виктория Терешкина и Александр Сергеев станцевали его так близко к хореографическому тексту — предельно интимному, откровенно чувственному, беспафосному и бесконечно нежному — что искупили дефицит любви во всех остальных танцах вечера.