|
"Мальчики, которым нужно содержать семью, к нам не идут" |
 |
— Какое место занимает эксперт в милицейской табели о рангах?
— От нашей работы в большинстве случаев зависит доказательство виновности или невиновности человека. Это очень важно. А в остальном мы такие же, как и все: имеем погоны и звания.
— Какие виды экспертиз проводят ваши сотрудники?
— Экспертизу пищевых продуктов, минералов, почвы, растений. Работаем со звуковыми записями, фото- и видеоматериалами. Специальные отделы занимаются экспертизой оружия (баллисты) и следов (трассологи). Автотранспортные, взрыво- и пожарно-технические, медико-криминалистические экспертизы тоже по нашей части. Я работаю в отделе экспертизы биологических объектов.
— С какими материалами вы работаете?
— Это практически все выделения человеческого тела: слюна, сперма, запахи. А также волосы, ногти, кровь. По любым фрагментам человеческого тела мы определяем ДНК.
— Вы упомянули запахи...
— У нас есть отдельная лаборатория и специально обученные собаки. В экспертизе участвуют не менее трех собак и два человека. Собакам предлагают несколько запахов, среди которых есть проба с запахом подозреваемого. И если все три собаки показали один и тот же результат, эксперт может делать какие-то выводы.
— С какими материалами работать сложнее всего?
— Любая экспертиза сложна. Все зависит от качества материала, от того, где и как он хранился. К примеру, труп год или два пролежал в болоте. В таком случае что-то установить будет довольно тяжело. Многое при анализе зависит и от исследуемого предмета: если это почва — тут свои сложности, если ногти или волосы — свои. Мы, например, не берем для анализа концы волос, потому что они, как правило, имеют разрушенную структуру. Если бы все было просто, то мы набрали бы людей с улицы и работали бы себе потихоньку. Обычно новый человек полгода работает в качестве стажера. Потом, выполнив контрольное задание, становится экспертом; далее — старший эксперт и главный эксперт.
— Аппаратурой вы обеспечены?
— Все буквально приходится выбивать: реактивы и приборы очень дорогие. Не так давно нам дали, наконец, сиквенатор, который мы выпрашивали шесть лет. Стоит это чудо $300 тыс. Таких аппаратов по стране десятка два наберется, но только в коммерческих предприятиях.
— Чем же хорош этот прибор?
— Благодаря ему мы получили возможность работать, в частности, с костями. Если раньше выделение ДНК из костей было достаточно проблематичным, то теперь это стало проще. Кроме того, с его помощью мы можем работать с ДНК низкого качества и с меньшим количеством материала. Например, по двум-трем клеткам сперматозоида он даст результат. А для обычной экспертизы нужно, к примеру, десять клеток.
— Кстати, как проходит экспертиза ДНК?
— Сначала два-два с половиной дня уходит на то, чтобы с помощью специальных химических реактивов выделить из полученного материала именно тот фрагмент ДНК, который нам нужен. Это самая сложная стадия работы. В этот очищенный материал добавляем ДНК-затравку, то есть вещества, под воздействием которых выбранный нами участок ДНК будет самокопироваться. Таким образом, мы можем получить столько материала, сколько нам нужно. После этого помещаем пробу в сиквенатор, где она находится пять-шесть часов, и в итоге получаем схематичное изображение структуры ДНК. Общий срок работы зависит от того, какой мы получили материал: гнилой или "свежий".
— Ну вот вы определили структуру ДНК. Что дальше?
— Во всем мире существуют базы данных, и, получив результат анализа, эксперты работают с ними, сверяют. В этих базах хранятся, например, материалы по всем нераскрытым преступлениям. Но, к сожалению, у нас базы данных нет. Во-первых, для ее содержания нужно очень дорогое специфическое оборудование — например, холодильники, которые в состоянии поддерживать температуру -80°. А во-вторых, нужен штат сотрудников, которые могли бы этой базой заниматься. Все это стоит бешеных денег.
— Как же тогда ставится задание для экспертизы, если нет базы данных и не с чем сравнивать?
— Нам дают пробу с места происшествия (например, кровь с ножа), а также пробу крови жертвы и пробу крови преступника. Эти пробы мы и анализируем, сравниваем.
— На международном уровне мы, наверное, смотримся очень бледно?
— До Америки, Германии и Англии нам действительно далеко. Но если на нашей материальной базе еще работать можно, то базы в регионах, скажем мягко, не самые передовые.
— Кстати, региональные кадры вы обучаете работе с сиквенатором?
— Мы проводим курсы для представителей из регионов, учим работать с новыми аппаратами, технологиями, вакцинами. Когда к ним поступает новое оборудование, наш специалист выезжает туда и налаживает там работу. Но то, что работает у нас, не обязательно будет работать у них. Для работы с ДНК требуются очень чистые реактивы. Местная вода, например, может не подойти. Мы едем со своими реактивами, водой и налаживаем процесс, и если на их реактивах все начинает нормально работать, то рекомендуем использовать, например, другую воду.
— Дает ли генетический анализ стопроцентную точность?
— Сиквенатор дает высокую вероятность правильного результата. Население Земли — 6 млрд. Мы даем вероятность одной ошибки на 12 млрд. Это практически стопроцентная гарантия. Но официально давать такую гарантию мы не можем: методика еще очень молодая. Приблизительно в таком виде, как мы делаем ее сейчас, она была разработана англичанами в 1985 году. И в 1987-1988 годах мы тоже начали по ней работать. Я в 1988-м писала в институте диплом по этой теме. Можно сказать, стояла у самых истоков.
— И все-таки бывают ли случаи, когда экспертиза признается недействительной?
— Мы еще ни разу с этим не сталкивались. По закону эксперты несут уголовную ответственность за заведомо ложные показания. Конечно, могут прислать не тот материал — перепутали кофточки или еще что-то. Мы же анализируем то, что нам присылают. Был у нас случай, когда родственники подозреваемого буквально перед дверью кабинета умудрились поменять его майку на свежевыстиранную. Есть еще люди из определенных слоев, которые меняются одеждой, носят втроем-вчетвером одну и ту же вещь. Тогда приходится проводить дополнительные экспертизы. Конечно, могут быть ошибки.
— И что тогда?
— Проводится повторная экспертиза. Поэтому мы стараемся никогда сразу не использовать весь поступающий к нам материал. Естественно, если приходит капля крови со спичечную головку величиной, то в дело идет все. Может еще проводиться комплексная экспертиза силами нескольких отделов. То есть приходит к нам нож, трассологи (эксперты по следам) выясняют, этим ли ножом порезали человека, а мы — чья на нем кровь.
— А в вашем отделе у каждого своя специализация или вы все универсалы?
— Процесс формирования эксперта очень долог. И если человек хорошо делает анализ волосков, то зачем его переучивать на работу с кровью? У нас только экспертизу крови и ДНК проводят одни и те же эксперты.
— В ходе расследования бывает "давление" на экспертов?
— Да нет, никто на нас не давит. Разве что бывает, что приходит следователь и говорит: поймали маньяка, последняя жертва опознала. Мы сделали генетическую экспертизу — не он. У меня был такой случай с маньяком, насиловавшим в лифтах девочек 11-15 лет. Следователь прибежал: "Я вас засажу! Вы мне маньяка отпускаете! Его уже трое опознали, вы понимаете, что будет, если мы его отпустим?!" Я говорю: "Ну что я могу сделать? У него ДНК ну совсем не совпадает". Хорошо, что попался следователь, который поверил, что задержали не того. Через три месяца поймали другого. Сделали анализы — он! Да, девочка опознала предыдущего подозреваемого, но эти два человека оказались очень похожи.
— К вам обращаются частные лица с просьбой провести генетическую экспертизу?
— В последнее время нам разрешили для частных лиц платно устанавливать отцовство. Стоит это в среднем $600, делается за две недели. Берем для экспертизы кровь. К нам, например, обращались две семьи. Женщины дружили, родили в одно время в одной палате двух девочек. Где-то через год родители заподозрили неладное: у черноволосых и кареглазых родителей — голубоглазая светленькая девочка, а у русоволосых и голубоглазых — черненькая. Сделали экспертизу на установление отцовства, и оказалось, что детей в роддоме перепутали. Большая трагедия, конечно, потому что уже и к одному ребенку привыкли, и другой — своя кровь.
— Если предполагаемый отец ребенка не желает проведения экспертизы, ее можно провести? Что в таком случае берут для анализа?
— Можно, конечно, и по волосам ее сделать, только нужно будет брать большой пучок волос, так как выделить ДНК из волосков очень сложно. Можно по слюне на окурках, но тогда их штук десять собрать придется для того, чтобы получить достаточное для проведения экспертизы количество материала. Если же мы работаем с нормальной, свежей кровью, то для анализа нужно каплю крови величиной со спичечную головку. Но самое главное, что экспертиза, проведенная без согласия человека, для суда недоказательна.
— В суде выступать приходится?
— Да. Бывает, что у адвоката какие-то есть вопросы или какие-то термины непонятны. А вот на места происшествий не выезжаем, наше присутствие требуется лишь в особо сложных случаях. Например, мужчина убил в гараже свою жену, а потом сделал там ремонт. Пол там дощатый, и когда его вскрыли, оказалось, что в щелочку затекла кровь и прекрасно сохранилась, хотя после ремонта прошло больше года. Убийцу это так впечатлило, что он там же, на месте, и признался. У нас есть специальные технологии, позволяющие даже под слоем краски и побелки обнаружить старые следы крови.
— Экспертов какого профиля вам не хватает?
— Да всех. За последние два года из нашего центра ушло 30% сотрудников. Это из головного института, который имеет по сравнению с остальными достаточно тепличные условия. Уходят профессионалы, которые работали здесь по 10-20 лет. Они бы еще работали, если бы им платили деньги. Приходят, конечно, молодые ребята, а года через четыре поднабираются опыта и уходят в коммерческие организации.
— Каким должно быть образование человека, чтобы его взяли в ваш отдел?
— В школах милиции или даже в вузах МВД нужного нам образования не получишь: мы не криминалисты, мы биологи. Попасть к нам можно после биофака пединститута, университета, медицинских вузов. Желательно иметь базовое образование в сфере биотехнологии, молекулярной или общей биологии. Есть и из ветеринарной академии ребята со специализацией "молекулярная биология"; из Тимирязевской академии — со специализацией "генетика растений".
— Вы ходите по вузам, запрашиваете специалистов?
— Конечно, ходим по институтам, беседуем, смотрим. Раньше, когда была достойная зарплата, мы имели возможность выбирать. Сейчас выбор меньше: зарплата в среднем 3-3,5 тыс. рублей в месяц, поэтому мальчики, которым нужно будет содержать семью, к нам не идут. Да они и не выдерживают такой кропотливой работы, сидения за микроскопом. В основном после институтов к нам приходят девочки.
— Про трудности сразу предупреждаете?
— Да, конечно. Наши баллисты, медики-криминалисты, химики ездили в Чечню — проводили экспертизу по огнестрельному оружию и т. д. Правда, специалисты нашего отдела там особо не были нужны. Кроме этого — ненормированный рабочий день. Бывает, что и из отпуска, и в воскресенье вызывают. То есть весь отдел сидит с девяти до девяти, а треть сотрудников могут оставаться еще и на ночные дежурства. Так работали, когда взрывы в Москве были. Были все время начеку: вдруг понадобится наша помощь. Приходишь потом домой, пластом падаешь, а утром все сначала.
— Наверное, для такой работы нужно иметь железное здоровье...
— Мы организация милицейская, поэтому обязаны каждый год проходить медкомиссию. Если у вас зрение -11, экспертом вы не будете никогда. Но одна девочка у нас с -4 работает. Часто бракуют психиатры: попробуйте каждый день с трупным материалом сталкиваться. Со временем появляются и профессиональные болячки: остеохондроз от долгого сидения за микроскопом, близорукость, а также бронхиты и аллергии — при работе с ДНК мы используем вещества, которые являются канцерогенами.