Вчера в Москве хоронили кинорежиссера Григория Чухрая. Гражданская панихида в Доме кино была немноголюдной, но собрала всех сколько-нибудь значительных кинематографистов. Они говорили о покойном с восхищением, с уважением и даже, как показалось специальному корреспонденту Ъ ВАЛЕРИЮ Ъ-ПАНЮШКИНУ, с легкой завистью.
Солдаты почетного караула были в дорогой парадной форме. Барашковые шапки. Пальцы в белых перчатках потихоньку барабанят по автоматным затворам, то ли отбивая ритм для траурного неспешного шага, то ли это сигнал подготовиться к выполнению какой-то фигуры строевой подготовки. И ни малейшей натянутости в этом почетном карауле нет. Он не выглядит элементом протокола. Он естествен. Покойный был солдатом, парашютистом, разведчиком. Его имя упоминалось в отчетах вермахта, как и имя летчика Покрышкина. На самом деле военной судьбы Чухрая вполне хватило бы на смысл целой жизни. А он снял еще "Балладу о солдате".
Были все. Никита Михалков, Павел Лунгин, Марлен Хуциев, Владимир Меньшов, Сергей Соловьев, Николай Губенко. Последний говорил мрачно. Рассказывал, как приезжал давеча к восьмидесятилетнему Чухраю спросить совета о том, что делать с перемещенными ценностями. Отдавать ли немцам то, что мы награбили у них во время войны, учитывая, сколько они у нас всего награбили.
Чухрай улыбнулся и сказал: отдавать, конечно. Он сам воевал с немцами, сам их победил, и потому у него хватало сил на великодушие. И мне показалось, что Губенко слегка завидует этому великодушию победителя, на которое у самого Губенко не достает сердца.
— Я видел последнее интервью,— говорил Никита Михалков,— все тот же Чухрай, остроумный, ироничный, очаровательный.
Владимир Меньшов говорил про то, что в Болгарии стоит под горою Алеша. Памятник русскому солдату. Поставлен на самом деле персонажу, придуманному Григорием Чухраем.
Они говорили, что Чухраю удалось воплотить вековую мечту всего русского искусства, создать образ безоговорочно хорошего и при этом правдоподобного человека. Великое искусство, простое, живое и чувственное.
Они все в той или иной степени называли себя учениками Чухрая. Они восхищались им, они искренне удивлялись ему, эти успешные и известные люди, ни один из которых не может даже и мечтать прожить такую жизнь, как Чухрай.
Выигранная своими руками война. Ранения и награды. Великие фильмы. Успех в мире — такой, на который глупо надеяться кинематографистам здравствующим. Они все так говорили, эти успешные и известные люди. Еще они говорили, что Григорий Чухрай отпраздновал золотую свадьбу, прожил с женой пятьдесят лет, что тоже мало кому теперь удается.
Еще они говорили про сына Григория Чухрая режиссера Павла Чухрая, что он человек с большим и по-отцовски независимым талантом.
Они клали в ногах покойного большие букеты роз. Они говорили "пусть земля вам будет пухом" и "Царствие вам Небесное". Они если плакали, то сдержанно, потому что неловко оплакивать такое достойное завершение такой достойной жизни навзрыд. Они восхищались покойным и завидовали покойному, все эти успешные и известные люди.