В зале церковных соборов храма Христа Спасителя 24 октября состоялся главный концерт Фестиваля музыки Софьи Губайдулиной. Главный — потому что именно на этот день пришлось событие, ради которого, собственно, и устраивался фестиваль: это был семидесятый день рождения композитора.
Попасть на него было трудно. Людей, отстоявших медленную очередь, сперва проверяли на наличие пригласительных билетов, затем пропускали через рентгеновские рамки и потрошили сумки. Внутри было куда покойнее. Ковролиновые покрытия делали поступь публики беззвучной. Да и публики-то в огромном зале на поверку оказалось не так уж много.
Первым на сцену вышел Михаил Швыдкой. Зачитав поздравление президента России, после которого шло поздравление Министерства культуры, господин Швыдкой позволил себе лирическое отступление. Он рассказал: "Буквально за час до выезда сюда я говорил по телефону с Говорухиным, находящимся в Ялте. Узнав, что в Москве проходит фестиваль Софьи Губайдулиной, Говорухин просто взвыл от восторга — как здорово, что она в Москве".Это правда. За время, прошедшее с Второго фестиваля современной музыки "Софья Губайдулина--Арво Пярт--Валентин Сильвестров" (1995), в России не предпринималось попыток, аналогичных нынешнему подробному взгляду на творчество Губайдулиной. Да и сама Губайдулина, видимо, была вполне удовлетворена тем — шестилетней давности — общением с публикой и друзьями-соратниками. Действительно, их место в нашей музыке казалось объясненным вполне. И объясненным не без горькой самоиронии: Валентин Сильвестров тогда назвал фестиваль на троих "репетицией нашей встречи на том свете". Так что даже узкий смысл в нынешней акции есть. Кажется, он в том и состоит, чтобы музыкой Губайдулиной доказать преждевременность мрачной сильвестровской фразы. Символично, что местом доказательства стал зал церковных соборов, а доказательным материалом — "Семь слов Христа" для виолончели, баяна и струнного оркестра (1982) и Альтовый концерт (1996).
"Семь слов" их первый исполнитель Владимир Тонха предварил чтением страстных эпизодов по четырем Евангелиям. Пересказ реплик, услышанных от распятого Иисуса лишь теми, кто по евангелистам был ближе всех к кресту, поверг зал в гипнотическое состояние. Впечатление, что большинство впервые ознакомилось тут с эпизодами Нового Завета, шло давнему губайдулинскому замыслу в плюс: примерно на таких оно и было рассчитано — писалось-то в расцвет воинствующего атеизма. Надо сказать, и сейчас эта музыка впечатляет истинной страдальческой нотой, доступной лишь тем, кто способен прожить боль Иисуса как свою собственную.
У Софьи Губайдулиной к этому талант особенный. Свои медиумные состояния она сумела зафиксировать в звуках настолько точных и правдоподобных (хрипы баяна, стоны и вздохи виолончели), что на поверхностный взгляд, кажется, есть повод упрекнуть ее в иллюстративности. Но то-то и оно, что все не поверхностно: автор сама тут, словно вместо Иисуса распинает себя на кресте. Распинает без риторики и пафоса, всего в одной-двух повторяющихся интонациях, оставленных этой музыке от пышного многословья предшествующих стилей. И ведь действует. Как действовало бы и за тысячу лет до Губайдулиной и подействует через столько же после нее.
Перед антрактом, как показалось, совершенно сломленный только что услышанным, на сцену вышел Александр Беленький (учредитель театральной премии "Хрустальная Турандот") и стал дарить имениннице приз-статуэтку Silenzio ("Тишина"). Обоснованием к подарку стало признание композитора: "Я жизнью заработала себе право трудиться в тишине" (имелось в виду тихое гамбургское предместье, где сейчас живет Губайдулина). "Тишину" без всяких слов ей вручили Владимир Васильев и Мстислав Ростропович. А потом в исполнении Юрия Башмета и оркестра Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева звучал Альтовый концерт Софьи Губайдулиной. Звучал не плохо и не хорошо: дикое микрофонное усиление (необходимое акустически беспомощному залу) искореживало эту музыку до неузнаваемости, и где-то с середины нее народ стал уходить.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ