Вчера в Москве в Доме кино происходила гражданская панихида по артисту Георгию Вицину. Людей пришло очень много, и было очень грустно. Даже специальному корреспонденту Ъ ВАЛЕРИЮ Ъ-ПАНЮШКИНУ.
На лестнице в Доме кино стоял почетный караул. Простые солдаты в серых шинелях с автоматами. Шинели на солдатах были потертые и шапки, траченные молью. От этого возникало странное впечатление, будто хоронят Суворова, что ли, и солдат не пригнали начальники, а они сами пришли. Может, так и было. Время от времени караул менялся, солдатики уходили покурить под лестницу и там вздыхали:
— Жалко Вицина.Народу было так много, что люди стояли и в фойе, и на лестницах, спускающихся от зрительного зала. Казалось, будто только что окончилось кино, премьера, и люди выходят, тихонько переговариваясь, потому что кино грустное. Цветов было немного, зато почти у самого гроба стояли почему-то клетки с почтовыми голубями, и старик с авоськой советских времен кормил птиц через прутья хлебом и плакал.
Поближе к гробу сидели родственники и друзья. Артист Этуш и артистка Варлей — все, что осталось от "Кавказской пленницы". Он — совершенно не меняя позы с восковым лицом и удивленно приподнятой бровью. Она — с аллергическими красными полосками на щеках от слез. Говорили много добрых слов, но так тихо, что почти ничего не было слышно. Говорила и Наталья Варлей. Она подошла к микрофону и заплакала. Стояла и плакала в микрофон, так долго, что кто-то даже взял ее за плечи и хотел посадить на стул.
— Я не могу говорить,— сказала Варлей,— но я должна же сказать.
Она говорила, что никакой артистки Варлей не было бы, если бы не Вицин и вся эта гайдаевская веселая компания, от которой остался теперь только один Этуш. Этуш не шевельнулся. Варлей говорила, что Вицин вел уединенную жизнь и они редко встречались, потому что он не любил шумных компаний.
— Георгий Михалыч, родной...— она сказала так, словно Вицин мог услышать. Подошла ко гробу, перекрестила и поцеловала покойника.
Почти все говорившие обращались к Вицину напрямую. Трогательнее всех говорил сосед покойного по лестничной клетке, пожилой седой человек. Сказал, что его зовут Феликс.
— Я как-то раз попросил у Георгий Михалыча денег в долг и предложил, что напишу расписку, а он денег дал, обматерил меня и сказал, что не станет со мной разговаривать, если я еще раз скажу про расписку, вот какой он был человек. Георгий Михалыч, там у нашего подъезда сегодня утром собрались голуби и воробьи. Они думали, что вы выйдете гулять с собакой и будете кормить их хлебом, а вы не вышли. А я все ваши фотографии сохраню на всю свою жизнь.
Странным образом ни траурным флагам, ни почетному караулу на лестнице, ни даже дорогому катафалку у входа не удалось превратить похороны артиста Вицина в официальное мероприятие. Флаги висели как-то кривовато, словно человек, вешавший их, горевал по покойному, солдатики почетного караула то и дело порывались снять шапки, а шофер катафалка, когда известные актеры подходили к нему и просили прикурить, спрашивал:
— Вы спичками пользоваться умеете?
Это были тихие частные похороны, несмотря на то что умер народный артист. На диване в фойе почти у самого гроба спали четверо мальчиков лет по десять. Чьи-то дети? Так никогда не бывает на официальных похоронах, только на домашних: дети устают от того, что три дня никто толком не ложится, ходят как неприкаянные и засыпают потом, где попало.