Я иногда ловлю взгляды близких и друзей вопрошающие и участливые: «Все ли со мной в порядке?» Телефон сигналит, а я смотрю на него и не беру трубку. Все очень просто: вместо звонка у меня песня о любимом городе. И сколько бы десятков раз я ни слышал ее мелодию и слова, они меня продолжают волновать: «Есть город, который я вижу во сне, вы знаете, как мне он дорог…» Хрипловатый Утесов, кажется, вдыхает всей грудью: «Есть воздух, который я в детстве вдохнул и вдоволь не мог надышаться…».
Песня, кажется, действует на меня тем больше, чем дальше жизнь разводит с Одессой. Есть суровое правило: нужно рвать золотые нити памяти, иначе можно увязнуть в собственном прошлом. Но у меня не получается ни порвать, ни увязнуть. И все, что происходит между Киевом и Москвой, между Украиной и Россией, между мной и Одессой будто будоражит эту связь, делает ее острей и болезненней. Я пытался сам разобраться, что происходило в Одессе 2 мая прошлого года, но после публикации расследования стал лишь подозрителен для обеих сторон конфликта. Я ненавижу конспирологию, но, кажется, за всем этим стоят те, кто не хочет мира среди людей, никогда не разделявших себя по судьбе и нации. Одни догадались оборвать все авиарейсы с Россией, другие закрыть, к примеру, библиотеку украинской литературы. Как будто не помнят, у кого во всем были виноваты книги. Впрочем мою любимую песню Модест Табачников и Семен Кирсанов тоже написали в конце войны…
Папа мой, коренной одессит, строивший, воевавший, делавший танки, а потом опять строивший, ведет меня по бульвару. Солнце сквозь платаны ложится на асфальт пятнами, Пушкин на фоне колонн Думы становится все отчетливее, а Дюк наоборот удаляется, превращаясь в оловянного солдатика. Воронцовский маяк сторожит голубой горизонт: «Вовек не забуду бульвар и маяк, огни пароходов живые…»
Не обижайтесь на меня, когда я сразу не беру телефонную трубку.