В Музтеатре имени Станиславского и Немировича-Данченко французская Compagnie Kafig 19 и 20 октября показывала спектакль "Реситаль" (Recital). Хип-хоп в исполнении иммигрантов из пригорода Лиона оказался самым успешным проектом II Европейского фестиваля современного танца.
Каким образом московская публика в разнообразной программе фестиваля угадывает то, что ей обязательно понравится, совершенно непостижимо. А только никому не известный "Кафиг" сделал аншлаг. Возбужденные тинейджеры тонули среди солидной публики, настроенной этак по-дягилевски, который, бывало, раздумчиво говаривал своим соратникам: "Удивите меня!"
Поначалу удивляться было нечему. Шесть французов арабского происхождения задумали осценичить уличный хип-хоп. Заниматься этим они начали еще пять лет назад, но именно в "Реситале" отважились напрямую обыграть тему классического искусства и уличного представления. "Классику" олицетворяли самый популярный инструмент — скрипка — и ломкие оркестровые пюпитры. "Сцену" — свет, то падавший прозрачным занавесом, то багровеющий адским пламенем, то шаловливо играющий в пятнашки. "Улицу" представлял tolkbox — специфическое хип-хоповское изобретение, состоящее из коробки с усилителем и прозрачного длинного шланга: исполнитель берет его в рот и, усиленно сокращая мышцы рта, преобразует поток звуков в разнообразное кряканье, хрюканье, хрипенье и кваканье. "Сцену" и "улицу" объединял почти булгаковский регент. Французский Коровьев был одет в невообразимый пегий фрак с капюшоном и фалдами до полу и, квакая в кишку tolkbox, провоцировал хип-хоперов на разнообразные телесные подвиги.
Раскочегаривались далеко не юные артисты неторопливо. Одетые в майки и просторные спортивные штаны, они грузноватыми кувырками выкатывались из-за кулис, выставляли штативы пюпитров, разминались нехитрыми брейковыми "ползунками", запускали ленивые волны "смерфа" (это когда по телу проходит как бы совсем легкий разряд — начинается с кисти руки и замирает где-нибудь в стопе), несмешно фехтовали смычками. Музыка, правда, была славная: томно-гаремные арабские мелодии нагло вспарывал напористый электронный ритм. Похоже, артисты мягко стебались и над европейской классикой, и над мусульманским фольклором, и даже над самим хип-хопом (этакая восточная нега против агрессивной напористости американского "чернокожего" брейка).
От синхронных разминочных "квартетов" и "трио" танцовщики перешли к соло с аккомпанементом. И тут "улица" все-таки одолела "сцену": кто трясся, как под током высокого напряжения; кто выплясывал на руках, удерживая тело параллельно полу; кто метра на три забегал на вертикаль сценического портала, чтобы оттуда лихим сальто спрыгнуть на середину рампы. Вертелись на плечах, спинах, шее и ушах. Делали "промокашки", "фляки", "бочонки" и прочую акробатику. Апогеем стали 29 пируэтов на голове — без форса ног и рук и с ускорением, как в фигурном катании.
Зал орал, свистел, стонал и топал ногами. Рядом со мной француженка чрезвычайно официального вида без устали вопила: "Encore! Encore!" С другого бока обычно суровый председатель ревизионной комиссии нашего ЖСК толкал меня под ребро с криком: "Это тебе не что-нибудь, это настоящее искусство!" Тинейджеры валили в фойе осваивать свежеувиденные элементы. В общем, свою задачу по скрещению театра и улицы арабские французы решили если не по форме, то по существу: возможность "оторваться" в театре, как на улице,— как раз то, что нужно современному зрителю.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА