Петербургский Театр оперы и балета имени Мусоргского показал в пятницу премьеру балета "Золушка". Вторая по величине труппа города доверила себя и трехактный спектакль молодому хореографу Марии Большаковой.
С хореографами, способными сочинять спектакли для больших профессиональных трупп, в стране, как известно, напряженка; недаром Большой и Мариинка так рвут друг у друга Алексея Ратманского.
В советское время проблему попытались решить, открыв балетмейстерские отделения в ГИТИСе и Ленинградской консерватории. Прошло несколько десятилетий, пока стала ясна утопичность затеи: несмотря на ежегодные выпуски, ни одного нового Петипа, Баланчина или хотя бы Григоровича из этих стен так и не вышло. Тем не менее широкая балетная общественность предпочитала объяснять крах проекта кознями "старшего поколения" (в лице театрального руководства) и фанаберией артистов, которые-де мешают дарованию развернуться на большой сцене.
Случай Марии Большаковой демонстрирует идеальный вариант именно такого лабораторного решения. Она — примерная ученица Петербургской консерватории, и педагог по композиции — хореограф Николай Боярчиков, сыгравший видную роль в балете 1970-х, ныне главный балетмейстер Театра имени Мусоргского, сделал все, чтобы ученица показала себя. На декорации и костюмы денег не пожалели, сразу после премьеры везут на гастроли в Японию. Ни козней, ни фанаберии. Однако скучная "полуудача" спектакля внятно дала понять, что дарования в принципе не растут в учебных теплицах.
Притом Боярчиков не ошибся: впервые за последние годы питерская балетная формация предъявила хореографа, способного действительно думать танцевальной лексикой, развертывая пластическую композицию свободно, как цепь логических умозаключений. Но при этом "Золушка" напоминает панически собранный чемодан: человек сам не знает, что в итоге понадобится, и на всякий случай запихивает все, что возможно, как будто опасаясь, что второй случай показать себя представится не скоро. Хореография навариста, но однообразно плотна; даже на парадные фанфары, возвещающие выход принца, пара эпизодических персонажей умудряется всадить по заковыристому прыжку. Ответственность перед большой консервативной труппой заморозила собственную инициативу хореографа. Главные положительные героини выделены пуантами, волшебная свита танцует в мягких туфлях, обитатели, населяющие грубую действительность,— в характерных. Фею сопровождают танцовщики, одетые кузнечиками (видимо, чтобы оправдать свою ненормальную по людским меркам подвижность). Робко размечены привычные сказочные коллизии. С небольшим нововведением: встречи Золушки с доброй феей-крестной происходят в заботливо навеянных на героиню снах. Спектакль похож на "книжки для девочек", которыми заполняются стеллажи в книжных универмагах — исправно, но неизвестно зачем. "Мама, а Золушка что — наркоманка?" — беспокоился в соседней ложе малолетний адресат спектакля, когда спящую героиню окружал выползающий из кулис белый дым и кордебалетные "глюки" в балахонах.
Все это выдает в Марии Большаковой образцовую жертву советских педагогических заблуждений. Считая, что главное — научить и предоставить "трибуну", как-то забыли, что, например, Баланчин, прежде чем стать Баланчиным, наворотил горы хореографического мусора в петроградском "Молодом балете", а Григорович ставил для кружков при Домах культуры. Попросту говоря, у всякого начинающего хореографа первые несколько лет практики целиком уходят в шлаковый отвал, оценивать который бессмысленно. И это ставит театры в сложное положение: потраченные деньги, естественные амбиции артистов, запланированные гастроли в Японию и т. п. подразумевают как раз противоположное — кондиционный товар, который подлежит оценке со стороны зрителей, критиков и иностранных импресарио. По идее Мария Большакова должна бы поставить в Театре имени Мусоргского еще, как минимум, три балета на выброс. Но на это теперь рассчитывать не приходится.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург