Вчера в Кремлевском дворце съездов прошла премьера фильма "Лавина" режиссера Ивана Соловова. Столь мощная раскрутка скромной мелодрамы, не обладающей ни историческим размахом, ни политической пикантностью "Сибирского цирюльника",— загадка мистического российского кинобизнеса.
Мистицизм есть и в самом фильме. Лавина — метафора бешеной любовной страсти, которая сваливается на героя, руша и его, и все остальное на своем пути. Герой к такому повороту событий совершенно не подготовлен. Во первых, он всемирно известный пианист, живет не в России и даже не в Париже, где часто выступает с концертами, а в музыке сфер и стихии волшебных звуков. Во-вторых, он прочно защищен от всяких лавин семейной крепостью с преданной, как цепной пес, женой и тещей, вдохновенно пекущей пироги для любимого зятя.
В роли маэстро Игоря Месяцева — Александр Феклистов. Видимо, актеру надоело играть функционеров-импотентов (это амплуа он довел до совершенства в "Прорве" и "Зависти богов"), и он решил задать жару. Поначалу его оторванный от жизни герой никак не может понять своих смутных желаний: например, ни с того ни с сего пригрезилась юная соседка в распахнутом пеньюаре, принявшая наркотическую дозу. Поехав подлечить нервы в санаторий, Месяцев тут же западает на даму с капризным голосом и в дорогой шубе (Лариса Борушко). Особенно возбуждающе действует яркий макияж на женском лице, чего в сексуальной практике пианиста, понятно, доселе не встречалось.
Тут-то и разражается lovina — от всем понятного интернационального слова love. Месяцев овладевает прекрасной незнакомкой прямо на снегу в санаторном парке и проливает на шубу дорогой и липкий ликер "Бейлис", что тоже можно отнести к разряду стихийных бедствий. Дальше грядут сплошные ужасы и кошмары: Месяцев уходит от жены, не вылезает из постели новой пассии, спивается, в то время как от наркотиков погибает его сын, а главное, героя покидает музыкальный талант, обидевшийся на то, что в нем больше ничего не сублимируют.
Не стану задавать пошлый вопрос, на что потрачен двухмиллионодолларовый бюджет картины. Жизнь учит снисходительности, а "Лавина" не хуже большинства российских фильмов года. Только это большинство защищено от критических стрел иронией или стебом. "Лавину" же делали люди, не тронутые постмодернистской порчей. Их единственной целью было рассказать о красивых страданиях на фоне красивых интерьеров. Хотя красота в фильме могла бы быть и погуще.
Главный мой упрек как раз и состоит в том, что красоты в "Лавине" не хватит даже на одну категорию зрителей. Предположим, делался фильм о нынешних музыкальных гениях новорусской эпохи — мы, слава богу, знаем их имена, нравы и образ жизни. Предположим даже, один из них оказался столь же не от мира сего, как Месяцев: ни машины не имеет, ни личного шофера и целиком зависит от дочки, семейной шпионки. Но и тогда у него должно торчать по мобильному телефону из каждой прорехи. Как тогда быть с завязкой любовного сюжета, которая происходит из-за того, что ни дама, ни ее кавалер в санатории (что бы они делали на Канарах?) не могут найти телефонного жетона для звонка в Москву.
Если же допустить, что действие происходит лет двадцать назад (эклектичная красота интерьеров допускает и такую проекцию в "совок", предпринятую недавно в той же "Зависти богов"), опять неувязочка. Откуда тогда выплыл в санаторном буфете бутылек "Бейлиса"? Остается предположить, что красота фильма, как сокрушительная lovina, существует вне времени и символизирует вечные ценности.
Лишним доводом в пользу этого становятся четыре фамилии, стоящие в титрах фильма Ивана Соловова. Две из них иностранные, две наши. Это звукорежиссер Патрис Гризоле (Patrice Grisole), расписавшийся не где-нибудь, а на "Никите", "Голубой бездне", "Леоне" и "Индокитае". Это монтажер Изабель Деванк (Isabelle Devanque, "Рассекая волны", "Танцующая в темноте"). Наконец, актер Михаил Козаков, сыгравший лучшую в картине роль — старого еврейского скрипача-резонера, и писательница Виктория Токарева, предоставившая сценарную основу фильма. Последнее, впрочем, довольно неожиданно, ибо госпожа Токарева — дама насквозь ироничная и хорошо знает, как протекают романы в элите и богеме как в стиле ретро, так и в наши дни.
Раз уж "Лавина" оказалась в таком респектабельном контексте, похоже, у нее нет другого выхода, как сыграть роль российского аналога австрийской "Пианистки". Посмотрите, как похоже. Там тоже lovina и тоже идет речь, как выразился один из рецензентов, "о вреде фортепьянства". Вот что культура проклятая, особенно музыка, делает с людьми.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ