В берлинской Новой национальной галерее (Neue Nationalgalerie) открылась ретроспектива Энди Уорхола — одна из самых больших за всю историю музейных выставок американского поп-артиста. Она готовилась около двух лет и включает в себя почти 250 картин и рисунков Уорхола из частных собраний и 30 крупнейших музеев мира. Но главное достоинство экспозиции не в размере, а в попытке нового взгляда на творчество признанного классика XX века. Из Берлина — корреспондент Ъ ФЕДОР Ъ-РОМЕР.
Открытие выставки "Энди Уорхол. Ретроспектива" явно подгадано под работу международной ярмарки современного искусства "Арт-форум Берлин-2001" (о ней Ъ писал 9 октября). Съезжается со всего мира в новую столицу Германии модный художественный бомонд, и ждет его приятное потрясение: ба, да у них тут Уорхол (Andy Warhol), да еще какой большой! Просто звездным именем и размерами экспозиции этот бомонд не удивить. Не в Москве, поди, где этим летом впервые привезенная выставка Уорхола (ровно в четыре раза меньшая по сравнению с берлинской) тут же наделала фурор. На западе таких выставок было пруд пруди: список избранных персоналок классика с 1952 по 2001 годы в берлинском каталоге занимает две с половиной страницы мельчайшего шрифта — собьешься считать (кстати, московская туда почему-то не вошла). Так что куратору новой ретроспективы Хайнеру Бастиану (Heiner Bastian), другу Уорхола с конца 60-х и специалисту по американскому искусству, пришлось интеллектуально поднапрячься, дабы заинтересовать гостей Берлина — города, захлебывающегося от претензий не только на политическое, но и культурное первенство в Европе.
Решение господина Бастиана просто, как смерть и, вероятно, отталкивается от брошенной как-то Уорхолом фразочки "Все, что я делаю, каким-то образом связано со смертью". Теперь можно только гадать, что имел в виду мастер хлестких афоризмов — не то пресловутую смерть автора и собственный отказ от творческой индивидуальности, не то изначальную безжизненность воспетых им масс-медиальных и рекламных образов, не то свою эстетику "технической воспроизводимости" и "репетитативности", убивающую все живое. Но куратор однозначно имеет в виду своеобразную уорхоловскую некрофилию, тягу к катастрофическому и убийственному, изображения которого стали смысловым и эмоциональным центром выставки.
Изображения — автомобильные и авиационные катастрофы, электрические стулья, акты суицида, похороны, атомный гриб и все подобное, что Уорхол наравне с прочим выуживал из газет и, заливая краской, шелкографским способом переносил на холст. Огромная ретроспектива, разумеется, показывает и прочее, начиная от редких юношеских рисунков и первых, еще сделанных от руки картин. Но в почетном центре — именно вдрызг разбившаяся "скорая помощь" с вываливающимся из окна больным, которому теперь бесполезны ее услуги. Или портреты отравившихся консервированным тунцом рядом с фатальными баночками (был такой газетный скандал в 63-м году, который естественным образом попал в поле зрения Уорхола).
Прямо-таки убийственную логику Хайнера Бастиана (нигде, впрочем, открыто не заявленную) понять можно. Сам он говорит, что просто пытался показать Уорхола как одного из самых важных хроникеров XX века, а век был сами знаете какой. Но предполагаю, что старым уорхоловским приятелем движет другое. Уж сколько раз твердили миру, что Энди — поп-звезда, певец общества потребления, понятный буржуазный художник. А еще твердили, что классик, музейный шедевр, покрытый альбомным глянцем. Ах так? И Бастиан невесть откуда выгребает в полном объеме серию "Most Wanted Men" (что-то вроде "Их разыскивает милиция"), в таком виде не показывавшуюся 36 лет.
История этого главного хита берлинской выставки такова. В 1964 году Уорхолу заказали работу для нью-йоркского павильона на Всемирной ярмарке. Тот взял полицейский буклет с описаниями 13 преступников в бегах и сделал на фасаде павильона фреску с их лицами анфас и в профиль. Конечно, ее тут же потребовали закрасить. И Уорхол оказался в роли возмутителя общественного спокойствия. Теперь авторские повторы портретов убийц и грабителей нежно собраны вместе из десяти (!) разных коллекций и выставляются в отдельном зале Новой национальной галереи. Уже не скажешь, что Уорхол — мелкобуржуазный конформист.
Более того, на все его пестрое творчество начинаешь смотреть с недоверием, кураторскими глазами. Ретроспективу прямо у гардероба открывает знаменитый алый парафраз "Тайной вечери" (то есть ее раскрашенная репродукция). А почему именно тайная вечеря? Не потому ли, что вскорости воспоследует Голгофа? А почему у Уорхола всюду кресты да ножи? А почему Элвис Пресли с пистолетом в руке? Даже бутылка кока-колы кажется сырьем для изготовления "розочки" с острыми краями. Ну а уж при виде консервного ножа, застрявшего в банке "Кэмпбелл-супа", просто начинает колотить дрожь.
Что ж, глаза открылись, стереотипы порушились, музейный глянец осыпался. Уорхол выглядит живым, скандальным, свежим и общественно опасным — кураторский план удался. Тут-то коварный Бастиан и должен повторить, что виной всему общественно опасный XX век. А смирный Энди Уорхол абсолютно ни при чем. Он просто хроникер убийств и разбоев, и без того растиражированных газетами и раструбленных по всему миру. Так что пора перейти в другие залы, к цветочкам и поп-дивам.
Так и слышишь голос экскурсовода: "Кстати, вы знаете, что мысль изобразить Мэрилин Монро пришла Уорхолу, как только он услышал, что ее нашли мертвой?"
До 6 января по адресу: Berlin, Potsdamer Strasse, 50.