Московский театр "Геликон-опера" открыл сезон премьерой оперы Верди "Фальстаф". Вместе с греческим дирижером Теодором Курентзисом он поставил бурлескный, озорной спектакль. Можно как угодно относиться к режиссуре Бертмана, но одно ясно — такого сэра Джона Фальстафа еще никто не видел.
Режиссер Дмитрий Бертман известен своим умением переворачивать привычные оперные сюжеты с ног на голову. Вот и позднюю комическую оперу Верди сия чаша тоже не миновала. Известно, что великий итальянец, провалившись в молодости с оперой-буфф, этого оперного жанра чурался почти до последних дней жизни. Бертман словно решил компенсировать этот пробел в биографии композитора и разом наверстать упущенное: гэгов разного сорта, комических ситуаций, грубоватого юмора и пародий нового геликоновского "Фальстафа" хватило бы на несколько спектаклей. Чего стоит один только хор эльфов Виндзорского леса в виде шеренги балетных маленьких лебедей!На пресс-конференции дирижер объяснял, что видит в этой опере Верди, лишь один раз ставившейся раньше на московской сцене, соединение комического и грустного. Но в спектакле ничего грустного или хотя бы лирического не осталось. Даже те лирические линии, что есть в опере (в частности, дуэт двух молодых влюбленных, Нанетты и Фентона), оказались придавлены жирной, сочной буффонадой.
Ключевая метаморфоза, впрочем, произошла не с духом всего произведения, а с главным его героем. Всякий знает, как положено выглядеть шекспировскому Фальстафу: это пузатый пропойца не первой молодости, комический увалень и недотепа, которого все окружающие дурачат почем зря, ходячая пародия на выродившихся, опустившихся рыцарей. У Бертмана сэр Джон Фальстаф в исполнении Михаила Давыдова — высокий молодой блондин с накачанным торсом, что-то среднее между эффектным Дон Жуаном и мистическим, сказочным героем-победителем. Он вполне мог бы сыграть какого-нибудь гордого арийца в вагнеровском духе. Может быть, таким ходом Бертман хотел не только удивить зрителя, но и напомнить ему, что композиция партитуры "Фальстафа" по-вагнеровски целостна и насыщенна. Или ему хотелось показать столкновение старого и нового времени. Антагонисты сэра Джона одеты по моде рубежа веков и ездят на автомобиле. Прагматичный железный конь в постановке "Геликона" идет на смену чувственной, живописной архаике.
Так или иначе, но виндзорские кумушки не только не смеются над таким Фальстафом, но влюблены в красавчика как кошки. Спектакль "Геликона" насыщен фривольностями и похотью. Фаллические символы настойчиво проявляются в многочисленных деталях реквизита. Постановка Бертмана напоминает пир телесности и гедонизма. Маленькую театральную сцену буквально распирает от всяких цветочков и завитушек, от огромных рам и увеличенной до человеческого измерения посуды. Зал, в свою очередь,— а это скорее большая комната, чем маленький театр,— распирает от звуков Верди. Опере тесно в условиях камерной геликоновской жилплощади. Но Теодор Курентзис (Theodore Currentzis) умело управляется с оркестром, благополучно преодолевая даже очень сложные восьмиголосные ансамбли. При том, что внешне его работа выглядит даже излишне артистично.
Давно не приходилось видеть такого экспансивного дирижирования. Кажется, Курентзис (кстати, последний любимый ученик знаменитого педагога Ильи Мусина) время от времени готов просто выпрыгнуть из-за пульта в оркестр и сам взяться за тот или иной инструмент. Но эта буря каким-то удивительным образом вносит в звучание геликоновского оркестра не хаос, а слаженность и порядок. Поют "Фальстафа" тоже ровно, без особых взлетов, но и без конфузных проколов. Словом, оркестр и певцы сыграли на стороне постановщика: их совместная добросовестная работа создала надежный фундамент для рискованной режиссуры.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ