В Берлине подходит к концу 51-й фестиваль Berliner Festwochen. Для публики он будет работать еще до 5 октября. Но специалисты уже сейчас обсуждают результаты, признавая одним из главных постановку "Нетерпимости" (1960) Луиджи Ноно в Deutsche Oper.
Всем известно, что классический авангард давно сослали на почетную пенсию. Возмутители умов, музыкальные иерархи послевоенной Европы — Штокхаузен (Stockhausen) и Булез (Boulez), Берио (Berio) и Ноно (Luigi Nono) — многими оцениваются сейчас как авторы в высшей мере достойных, но, увы, неактуальных опусов. Отчасти в этом повинна социальная ангажированность самих композиторов, подпитывавших свое творчество тогда еще модными социалистическими и ультралевыми концепциями.
Позиция Berliner Festwochen, фестиваля, увлекающегося ревизией забытых ценностей, кое-что в этом поменяла. Устроителей явно будоражила мысль: на музейную полку авангард класть рановато, а его устаревшая социальность — вовсе не синоним краха его гуманитарных достоинств. Кроме того, в отлежавшихся сочинениях начала 60-х именно сейчас можно заметить то, что как-то замечалось раньше: все они о поисках души.Оперу "Нетерпимость" Берио написал в 1960 году и посвятил своему тестю Арнольду Шенбергу (Schoenberg), которого уже девять лет как не было в живых. Собственно, прямого отношения к Шенбергу эта опера не имеет. В ней речь об алжирском гастарбайтере, страдающем муками социального отщепенца. Все пропитано буйной экспрессией и страшным пораженчеством. Героя сопровождают только его alter ego в образе (и в голосе) женщины и некий идеал по имени Подруга. Все остальные — против него.
"Против" тут даже не кто, а что. Опера перегружена разноязыкими лозунгами — No pasaran! Morte al fasismo! Down with discrimination! Liberta al popoli! — гражданскими стихами Элюара, Фучика, Брехта и Маяковского. По материалу — сплошной политтеатр. По смыслу — афронт объективно кричащей действительности к истерике маленького человека.
Сила привязанности к событиям 40-летней давности очевидна. Такое в принципе ставят двумя способами: как чистое ретро или просто как чернуху. Режиссер Петер Конвичный (Peter Konwitschny) нашел третий путь: сделал очень четкую, хай-тековски агрессивную и суперэнергетичную постановку, которая воздействует на зрителей методом шока.
Три цвета на сцене (белый, красный, черный). Три электронных текст-дорожки (сверху, снизу и посередке), по которым бегут (расползаются, мигают) багровые буквы. То лозунг вспыхнет, то зависнет надпись: "В-Л-А-Д-И-М-И-Р М-А-Я-К-О-В-С-К-И-Й". Герои кучкуются вблизи квадратной тахты. Над нею громадные балки чердака.
Гастарбайтер (Крис Мэрритт, Cris Merritt) в семейных трусах мечется на убогом пятачке жизни — своей собственной кровати. Мир эмигранта — это только "под" и "над", без середины-сердцевины. Жизнь-ад контролируют чердачные соглядатаи. Это страшно. Еще страшнее — запутанность существования, где нет свободы, одни иллюзии. Источник звука в опере — не только громадный оркестр (дирижер Петер Рундель, Peter Rundel), но и зрительный зал, нашпигованный усилителями. Хоровая полифония несется гулом из неприятно-серых, словно каменных, динамиков, хаотически разбросанных по сцене.
По ходу событий все вроде налаживается. Пузатого труженика с Подругой (оба в белом, на белой кровати) заливает белый свет счастья. Они уже отыграли сцену-примирение, впереди сплошная песня. И вдруг их мир начинают запаковывать черные панели, наползающие с боков и сверху-снизу сцены. Проем в чужое счастье становится все меньше, как и вид из чужого счастья на нас, сидящих в зале. Но это не все. Выслушав рев последнего аккорда в полной темноте, публика внезапно слепнет: вспыхивает тот же прожектор, который только что освещал сцену и эмигранта с Подругой. Теперь он светит на нас. Вот это уже точно конец.
Вывод не лицеприятен — хотели актуальности, так получайте: все вы такие же эмигранты, охотники за химерами счастья и человеческого равенства. А в мире ничего этого нет. Есть только страшный белый прожектор, прозорливый композитор Луиджи Ноно и пронзительной агрессии нетерпимость — в данном случае и форма, и суть искусства музыкального авангарда.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ