Русофобия и другие хворобы

Культурная политика

Андрей Плахов

Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ  /  купить фото

Недавний наезд (в моем лексиконе не нашлось более приличного слова) на украинскую библиотеку был произведен с целью изъятия русофобских книг. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из сообщений российских СМИ, демонстрирующих, как обычно, удивительную инфантильность. На самом деле за этой видимостью кроется большое искусство.

Ведь они, СМИ, работают на неискушенного читателя, и ему начинает казаться, будто русофобия — это какое-то особо изощренное и тяжкое преступление, придуманное извергами рода человеческого, чтобы на корню извести русский народ. Эти изверги, судя по всему, облюбовали штаб-квартиру в США (вариант — в Израиле), но периодически группируются в соседних с Россией русофобских странах — Польше, Латвии, Эстонии, а в последнее время их пристанищем стала, понятное дело, Украина.

Между тем "русофобия" не может быть ни научным, ни юридическим термином, являя собой яркий пример воспаленной русской фантазии. Это словечко любят употреблять экзальтированные поэты — от Федора Тютчева (которому и приписывают пионерство в данном вопросе) до Юнны Мориц. Если же исходить из второго корня слова, то оно выглядит родственным аквафобии или клаустрофобии, но сходство мнимое, поскольку медицинские фобии носят индивидуальный психический характер, здесь же намекается на существование социально-идеологического, чаще всего коллективного феномена. Насколько феномен является реальным или фантомным, можно судить по тому, в какие периоды истории он начинает активно прокручиваться в массовом сознании, а в какие о нем почти напрочь забывают. Случалось и такое (заняло ни много ни мало лет семьдесят), что "русофобия" была заменена "антисоветчиной": это когда "русский" и " советский" во всем мире читались практически идентично. Сейчас — явное время активизации, и спорным остается только вопрос, встала ли Россия с колен настолько, чтобы перепугать весь мир, или, наоборот, весь мир, одержимый чумой русофобии, ополчился против России.

Не претендуя разрешить глобальный спор, отмечу только явные перемены в той "квоте", которую получает Россия на международной кинофестивальной арене. На глазах эта условная квота сужается, но не спешите судить фестивали, выбирающие более модные страны в пику "санкционированной" России. Отборщики крупнейших фестивалей, отвечающие за нашу территорию, сломали голову в поисках тех фильмов, которые могли бы хоть как-то залатать брешь и представить кинематограф великой страны, но выбор оказывается совсем не так велик.

То, что российских фильмов (за исключением короткометражек) не было ни в конкурсе, ни в параллельных программах Каннского фестиваля, уже о чем-то говорит. Но, в конце концов, Канн — это Канн: его амбиции велики, возможно, мы их просто не догоняем. Но вот фестиваль попроще и географически ближе к нам — это Карловарский. Впервые за долгую историю там не было российской картины в конкурсе. Не только в главном — в региональном конкурсе "К Востоку от Запада", специально созданной резервации для восточноевропейского кино. Что — русофобия одолела?

Еще ближе к Москве, чем Карловы Вары, располагается Киев, а проводимый в нем фестиваль "Молодость" традиционно включал огромный сегмент российского кино. В этом году он был самым радикальным образом элиминирован из всех программ: ни одного фильма, если не считать документальной ленты Аскольда Курова о процессе Олега Сенцова, и то еще представленной в виде рабочего проекта. Это — тоже русофобия?

Поводов покритиковать украинскую культурную политику предостаточно, она действительно чрезвычайно уязвима и порой неуклюжа, чувствуется, что примеры брали не с лучших образцов. Однако делать этого совершенно не хочется. Потому что прежде чем критиковать чужие фобии, следовало бы разобраться со своими собственными. Как известно, фобия — это иррациональная реакция страха. Чем, как не страхом, объяснить, что после "Левиафана" не появилось ни одной художественной картины, которую можно рассматривать как сильное гражданское высказывание? Что, в стране за это время разрешились все драматические проблемы? Или сценаристам и режиссерам, не говоря о продюсерах, стало понятно, что лучше их вовсе не затрагивать?

Год назад выбор в сегменте серьезного кино еще все-таки был: на Берлинале показали "Под электрическими облаками" Алексея Германа-младшего и "Чайки" Эллы Манжеевой, эти картины вместе с "Классом коррекции" Ивана И. Твердовского до сих пор ездят по фестивалям и выдвигаются на международные премии. Они появились, когда цензурофобия еще не так разъела сознание российских кинематографистов. В этом году, по свидетельству отборщиков того же Берлинале, найти что-то достойное куда труднее. А начиная с Венецианского фестиваля главным русскоязычным фильмом, шагающим по миру, остается "Франкофония" Александра Сокурова — вообще не российского, а франко-голландско-немецкого производства.

Зато вот в чем россияне не испытывают никаких фобий — это в отношении американских фильмов. Они не только по-прежнему заполняют экраны, но и бьют по всем статьям российских конкурентов — и "Марсианин", и "Миньоны", и, не трудно быть пророком, выходящий на этой неделе "007: Спектр". Казалось бы, патриотически заточенная аудитория должна отвернуться от вражеских опусов, но ничуть не бывало. Нынешний год обещает стать первым, когда в десятке лидеров проката не окажется ни одной российской картины. Из тех же отечественных фильмов, которые все же собрали более или менее заметную аудиторию, самые высокие строки рейтингов занимают мультфильмы и глупые комедии, и только на третьем месте — патриотические блокбастеры, в своем подавляющем большинстве провалившиеся в широком прокате. А вы говорите — русофобия.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...