"Пожалуйста, прочтите кто-нибудь!"
"Пожалуйста, прочтите кто-нибудь! Это не скучно, быстро" — тетрадь с таким комментарием прислали нам в редакцию. На тетрадных листочках — копии старых фотографий и подробный рассказ взрослой женщины о своей семье, об уже умерших маме и папе: "Из жизни одной ячейки". Такие послания в журналы и газеты часто приходят — люди надеются хоть так увековечить память тех, кто ушел. Вдруг там, в Москве, возьмут и напечатают про маму? Не просто же так она жила, любила, страдала! Ведь был какой-то в этом смысл. Был?
Нина Ермакова родилась в Архангельской области в 30-е годы. Росла как все — отца в 1942-м убило, а она в колхозе с 6 лет. "Наравне со взрослыми возила копны сена,— пишет ее дочь.— На лошади без седла, в длинном платье без трусов — трусов не было... Мама говорила, что все легло не на бабьи, а на детские плечи в войну. Бабы в деревне дрались из-за оставшихся в живых мужиков". И все-таки у Нины был характер — вырвалась она из голодной деревни в город, устроилась на заводе сварщицей. Правда, и там сытой жизни не видела. Зато могла ходить в магазины, любоваться изобилием: после войны все магазинные полки на севере России почему-то были уставлены банками с крабами и вареньем из лепестков роз. А еще случилась радость: четыре девушки из комнаты Нины, накопив денег, купили шкурку чернобурой лисы — на воротники для пальто. Аккуратно расчертили эту шкуру, разрезали и бросили жребий, четыре бумажки: "1/3 спинки", "1/3 спинки", "1/3 спинки", "хвост".
Нина одевалась плохо, до самых морозов ходила в прорезиненных туфлях. Холод, болезни, травмы, плохое питание — все закончилось полиартритом. 18-летняя сварщица получила инвалидность и путевку в сочинский санаторий. Там с ней и познакомился геолог из Магадана. "Он был много старше ее. Но ухаживал настолько деликатно, по-мужски, что она не смогла его забыть. Мне кажется, она жалела, что не поехала тогда в Магадан, куда он ее звал". Три недели на море, прогулки под ручку, разговоры "Вам надо учиться, Нина" — вот и вся любовь. На всю жизнь.
Замуж Нина вышла только в 26, когда выучилась на инженера, и все уже записали ее в старые девы. "Я спрашивала у мамы, как она познакомилась с отцом, но она отвечала резко: "Отстань! Прилип твой отец, как банный лист к жопе!"". Жили плохо — нормировщик Леня любил лишь играть на гармошке, декламировать Есенина и пить водку. "Доставалось и маме, и нам с сестрой. Но мама терпеть его буйство долго не могла, кричала: "Девки! Бейте его!" Мы втроем пытались усмирить отца, закатывали его в ковер. До сих пор не могу понять: кто был мой отец? С одной стороны, музыка, стихи, тяга к прекрасному, а с другой — пьяные скандалы, до одержимости". Отец умер, и мама о нем практически не вспоминала. "Всю жизнь до конца своих дней она вспоминала того геолога, говорила о нем больше, чем о моем отце... А полгода назад ее не стало".
И вот ее дочь пишет, торопится рассказать: "Боюсь что-то пропустить или забыть, посвящаю рукопись моей маме". Как и все, кто присылает нам подобные сообщения, женщина уверена, что про эту удивительную судьбу стоит написать статью. А может, даже и книгу. Неужели это не интересно? Неужели жизнь человеческая, как сказано в Библии, лишь пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий? А если и так, то пусть хоть кто-нибудь узнает, что пар этот, вдох и выдох Нины Ермаковой морозным утром в Архангельской области когда-то был. Он был.