"Где, где... В Караганде",— отвечает им общество.
Общество достает приличные деньги и покупает на лотках или в битком набитых книгами и читателями магазинах Маринину, Дашкову, Донцову, Акунина, Пелевина, Сорокина, Крусанова, Болмата, Баяна Ширянова (какой же пошлый значащий псевдоним! "баян" — шприц по-наркомански, "Ширянов" — вообще ясно), Елизарова, и почему-то Шишкина с Уткиным, и ставшего живее всех живых Довлатова, и саму Толстую, и Кундеру, Павича, Буковски, и вдруг мемуру Савенко, и энциклопедию бурятской кухни, справочник практикующего колдуна, адресную книгу некрофильских сайтов, черта в ступе!Как в любой нормальной стране.
У нас уже, слава богу, не самый читающий в мире народ, но читает, как и прежде — больше, чем зарабатывает. Из 100 американцев свободное время с книженцией проводят 39, из 100 нас, умных нищих — 32. Такое б соотношение национальных продуктов и средних заработков!.. Эх.
В общем, зря оплакивают судьбу сочинительства и великой русской литературы (Пушкин, Достоевский, Булгаков, Шолохов, Кочетов, Шевцов) истинные ценители. Народу (литературным критикам, женам риэлтеров, web-дизайнерам, сторонникам китайской модели и противникам евразийства, рэйверам и просто населению) литературы хватает. Ее как грязи. И потребителей тоже. Даже у Евтушенко, Вознесенского, Аксенова и Кузнецова вместе взятых не было фан-клубов, максимум — Политехнический. А у Пелевина есть, не говоря уж об Акунине, о котором вообще надо говорить и говорить, пока не поймешь, в чем же дело.
Однако вот и возражение: мол, это не литература вовсе, а говно, попса, постмодернизм и маргинальность отъявленная. А где, мы вас спрашиваем, истинные мастера психологического вскрытия, виртуозы словесно-пунктуационной пластики, демиурги или хотя бы просто воспитатели подрастающего поколения на положительных примерах героев нашего, чтоб оно сгорело, времени?
Грустно, господа. Не в том смысле, что мне грустно от вас столь глупый и пошлый вопрос слышать, а в том, что я и сам его склонен задавать. Разве что с таким отличием: я его задаю не в риторическом обличительном тоне, предполагающем ответ — умерла, дескать, настоящая литература, убили гады капиталисты, а вполне дословно — где же она находится, в каком месте? И сам же отвечаю: в запаснике, в отстойнике, на складе, в богадельне.
Пишут, пишут умельцы литработы, рукодельники жизнеподобного сюжета, узнаваемой психологии, бытовых драм, социальных анализов. И даже издаются с небывалой в мирные времена главлита легкостью. И даже продаются их романы, повести, рассказы-очерки и эссеи.
Только премий не получают, а рецензии получают редкие и оскорбительно высокомерные, существуют, словом, на периферии, то есть в провинции. Провинция эта называется "литературное прошлое". Обидно...
А чего обижаться? Стареем, ребята. На физиологию обижаться надо. Все там будем. И они, ныне действующие титаны и герои, чемпионы продаж, имеющие возможность жить на гонорары почти не хуже советских союзписательских секретарей,— они тоже присоединятся к большинству в свое время. Вот был Рыбаков, и вот есть Акунин. Один потрясающе заработал, теперь пришел черед другого, о первом же время позаботилось, ему теперь и не надо ничего. А то, что у одного до "Детей Арбата" был гениальный "Кортик", а у другого — японские переводы, так это как раз особенности, соответствующие переменам в обществе: природный талант уступает место хорошему образованию, это политкорректно, а "Писатель и самоубийство" более модный наряд для выхода беллетриста в культурное, следящее за мировой модой общество, чем "Тяжелый песок" местечковой еврейской судьбы.
И везде так есть, и всегда было.
Нам, сочинителям "третьего возраста" (как говорят о стариках рехнувшиеся на political correctness американцы), повезло. Нам платят приличную прибавку к отечественной пенсии — по $300, а то и по $1000 отдельным энергичным за книгу. Нас не усыпляют и время от времени зовут в профессиональные собрания, чтобы и мы на младую жизнь посмотрели, и она к гробовому входу пригляделась, ей пригодится. Мы еще мелькаем в так называемом литературном процессе, как двадцать четвертые ржаво-дымные "Волги" в нынешнем фантастическом дорожном потоке набитых электроникой, сверкающих германо-японо-корейских обмылков. А ведь казались когда-то те "Волги" почти иномарками...
Все в порядке. Жизнь коротка, литература — извините за выражение — вечна. Если бы Чехов дожил до первого съезда советских писателей (и ведь мог бы), очень расстроился бы, а ведь в конце концов все обошлось. Кому положено, останется в вечности, другие — в литературных энциклопедиях, третьи — в диссертациях "Русская литература последней трети ХХ — начала ХХI веков: Малоизвестные имена".
А читать-то — читали, читают и всегда будут читать. Я вот и сам, как в разум вошел и начал сворачивать свое сочинительское производство, стал читать новинки. Интересно, ей-богу!
АЛЕКСАНДР КАБАКОВ