180 лет назад родился французский хореограф Артур Сен-Леон (Arture Saint-Leon). За десять лет во главе русского балета (1859-1869) он успел сформулировать каноны классического большого спектакля (ключевого жанра в XIX веке) и до конца столетия подорвать репутацию балета как искусства в глазах прогрессивной интеллигенции.
На самом деле Сен-Леона звали Шарль Виктор Артюр Мишель, он был танцовщиком, скрипачом-виртуозом, хореографом, педагогом, собирал фольклорные танцы, изобрел систему записи движений и даже сочинял музыку. Окружающие вполне естественно полагали, что делать столько дел сразу и хорошо — невозможно. Сен-Леон, впрочем, и не гнался за первенством в каждой из областей: навыки интересовали его постольку, поскольку страховали от всяких производственных неприятностей во время сочинения спектаклей. При случае Сен-Леон был готов сам поставить балет, сам станцевать в нем главную мужскую партию, сочинить музыкальные эпизоды, выучить почти с нуля кордебалетных девушек или подтянуть технику балерине (на некоторых он заодно и женился), потом записать сочиненное, собрать чемоданы и отбыть в следующий театр. Это было важно: балетное производство стоило очень дорого, богатых театров было куда меньше, чем хореографов, битва за теплое место разгоралась на смерть. В Петербурге схлестнулись сразу трое. Сен-Леон сумел оттеснить от кормушки автора легендарной "Жизели" Жюля Перро, отодвинул на вторые позиции молодого Мариуса Петипа, однако делиться пришлось: "Петипа работает, как негр",— отписывал он приятелю в Париж, с удивлением обнаружив упорного соперника.
Петипа, возможно, был более талантлив, но явно уступал Сен-Леону в быстроте ума. Сен-Леон любил и умел развлекать публику, сильно расширив маркетинговые возможности неповоротливого и консервативного Императорского театра. Увидав, что петербургские дома начали украшать русскими петушками и узорами, немедленно сочинил балет "Конек-Горбунок": сарафан и кокошник балерины оттенялись новейшей европейской пуантовой техникой, на сцену выплывал бутафорский чудо-юдо рыба-кит — "Конек" установил кассовый рекорд столетия. В другом спектакле Сен-Леон заставил приму танцевать на струнах специально сконструированного инструмента. Третий продал под разными названиями нескольким театрам. И обрел горячих зрителей в лице прогрессивных русских литераторов — они принялись бичевать балет в качестве очередной общественной язвы: никакой гражданственности, налицо преступное легкомыслие, женщины с голыми ногами, ужас и римский разврат, в то время как народ голодает, смотреть балет — стыдно, считать его фактом духовной жизни — смешно. Библиографию Сен-Леона украсили имена Некрасова и Курочкина. По вопросам современного балета ядовито высказались Достоевский и Толстой. Для большинства больших и малых писателей это оказалось единственным выступлением на ниве балетной критики. Но в перспективе определило в глазах балетных историков репутацию Сен-Леона — плута, деляги и выжиги в погоне за длинным рублем.Не заметили главного. Жадное любопытство, с которым Сен-Леон тащил в свои спектакли все, что видел вокруг, вынудило его придумать законы, которые позволили бы упорядочить добытое. Монументальные шествия походили на модные дефиле, огромные характерные дивертисменты — на павильоны стран--участниц очередной промышленной выставки, самого сокрушительного зрелища эпохи, увлеченно описывающей и каталогизирующей мир вокруг себя. Именно Сен-Леон, скрипач и танцовщик в одном лице, представил классический танец как самодостаточную конструкцию, слитую с музыкой столь же плотно, как скрипка с телом исполнителя. Ни один из его балетов не уцелел. О том, что из этой адской смеси можно лепить шедевр за шедевром, сумел рассказать лишь Мариус Петипа. Но к тому времени, как им были поставлены "Спящая красавица", "черные" акты "Лебединого озера" и "Раймонда", Сен-Леона не было в живых уже почти четверть века.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург