Тут доступно разъясняется, что понятие "стиль барокко" в наибольшей степени применимо к искусству XVII века, тогда как термин "рококо" относится к художественной культуре XVIII столетия. Появились эти понятия чуть ли не из сора: "барокко" значит "несовершенный" (так называли жемчуг неправильной формы), а "рококо" — словечко из обихода французских мебельщиков. Дав минимальные предварительные разъяснения, автор "Барокко и рококо" Жермен Базен главка за главкой излагает историю живописи, скульптуры, архитектуры и прикладного искусства в Италии, Франции, Англии, Голландии и других странах. О некоторых — чуть-чуть подробнее: "Было бы ошибкой — которую допускает большинство историков — рассматривать Португалию как простое приложение к Испании". О других — совсем мимоходом: Россия и Польша, например, оказываются приговорены к постоянному соседству под общим заголовком.
Минимум миниморум о Версальском дворце, соборе святого Петра в Риме, нарышкинском барокко, чиппендейловских стульях и витых колоннах вы узнаете. К изданию даже прилагается библиография, однако все рекомендованные там книги выпущены до 1964 года (исключение — только добавленная составителем отечественная работа 1988 года). Выбрав для новой помпезной серии старинные монографии, издатели как будто возвращаются назад. Из компьютерного века, где электронные энциклопедии задают тон предельной насыщенности информацией,— в ликбезовские времена полезных и доступных, но бедных брошюр "Что должен знать советский колхозник о готике" или "А ты научился отличать барокко от рококо?". Получилось пособие для бедных: фрески Джотто в черно-белом варианте — какое-то изощренное постмодернистское издевательство. Наверняка оригинальные книги Базена и Мартиндейла даже в 1964 году не теряли ни лица, ни цвета (судя, например, по альбому цветных фотографий русского писателя Леонида Андреева, изданного в том же лондонском издательстве Thames and Hudson).Книга Зиновия Паперного "Несмотря ни на что. От Чехова до наших дней" — тоже своего рода бедекер, незаменимое пособие для тех, кто хочет выглядеть не только культурным, но и остроумным. Сам Паперный при жизни успел прославиться не столько монографиями о Маяковском и Чехове, сколько остротами, вошедшими в фольклор советской интеллигенции. "Выпьем за все то, благодаря чему мы несмотря ни на что!" — восклицали кухонные вольнодумцы, зачастую не зная, кого они цитируют. Ныне "выпьем" заменено на "да здравствует" и вынесено в качестве эпиграфа на титульный лист. Остроумец — это тот, кто не различает шутки свои и чужие, устные и письменные. Именно таков был Паперный, умевший и цитировать, и импровизировать в зависимости от повода.
"Зачем же я буду читать студентам неопубликованного Блока, когда они опубликованного не читали?". "Не шуми, здесь работают писатели".— "Какие писатели? Писатели давно все умерли!". "Я уже на симпозиумы не хожу. Я бываю только на своих выступлениях, и то не на всех". Такой получается коллективный поток комического сознания, где авторское право давно не действует: берите и пользуйтесь. Нельзя обойтись и без великой русской литературной традиции смеха сквозь слезы. Правда, как это обычно бывает, последний как раз смеется хорошо, а плачут другие. Например, половина историй про Марину Цветаеву не умещается даже в рамки черного юмора. Вот Цветаева вешает над газовой плитой мокрые синие брюки своего сына. Соседи по коммуналке недовольны, что вода капает прямо на их кастрюли: "Да, конечно,— ответила Марина,— плита всем нужна, но ведь брюки над плитой высохнут быстрее. Я их никуда не буду перевешивать".
Реплики психиатра и художника Андрея Бильжо, которые он щедрой рукой вкладывает во рты и уши своих Петровичей, могли бы составить куда более современную хрестоматию афоризмов и каламбуров. Для того чтобы так рисовать, надо очень много знать, очень много прочесть и еще больше услышать. Петрович, "жертва перестройки, знаток женщин и курса доллара",— действительно настоящий герой нашего времени, которого так не хватает современной отечественной словесности. Он, в отличие от литературных персонажей, не ограничен жанровыми рамками. И уж точно — никакими объемами. Владимир Сорокин называет Петровича частью масс-медийной культуры, на самом деле они, несомненно, часть большой литературной традиции, где встречи Хармса и Пушкина — лишь первое бросающееся в глаза. Это мы о Бильжо-писателе. Но точно так же поступает и Бильжо-художник, используя все возможные визуальные образы — мультперсонажей, киногероев, чужие картины и собственные фотографии. Уже очевидно, что его работы не погибают вместе со вчерашней газетой, а так и просятся в книгу. Эту-то книгу и издали "Коммерсантъ" с "ЭКСМО-Пресс" при поддержке многочисленных родных и близких Петровича ("Кит-Арт" сверстал книгу и сделал дизайн, бумагу подарила фирма "Регент", деньги дал банк "Держава"). Огромный том, битком набитый карикатурами, вполне можно предлагать учащимся в качестве пособия по новейшей истории России.
ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА
Эндрю Мартиндейл. Готика. М.: Слово/ Slovo, 2001Жермен Базен. Барокко и рококо. М.: Слово/ Slovo, 2001
Зиновий Паперный. Несмотря ни на что. От Чехова до наших дней. М.: Аграф, 2001
Андрей Бильжо. Петрович и другие. М.: Издательский дом "Коммерсантъ", ЭКСМО-Пресс, 2001