Экспозиция Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина пополнилась новым экспонатом: до марта следующего года в зале 23 среди прочего будет висеть "Пейзаж с дровосеком" английского художника XVIII века Томаса Гейнсборо. Картину предоставил Музей изобразительных искусств Хьюстона (MFAH) в рамках договора о долговременных партнерских отношениях с ГМИИ.
В российских музеях есть всего один Гейнсборо — эрмитажный "Портрет дамы в голубом". Потому можно выжать из себя единственную претензию: Томас Гейнсборо прославился писанием портретов, а нам привезли пейзаж.
Однако на это можно тут же возразить, что стоило Гейнсборо в 1788 году отойти в лучший мир, непризнанные пейзажи его потеснили в глазах потомков знаменитые портреты. Более того, первые куда интереснее вторых, ибо делались для себя, в то время как портретирование всего лишь кормило художника и его семью, выматывая силы и доводя до отчаяния. На пресс-конференции в ГМИИ аудитории, чтобы не хотела, чего не надо, предусмотрительно зачитали гейнсборовские слова о том, что создание портрета есть "испытание терпения, равное искушению святого Антония, и порой хочется перерезать себе горло ножом для чистки палитры".
Слова эти особенно кстати в ситуации "Дровосека". Гейнсборо подарил картину своему доктору в благодарность за излечение от лихорадки, чуть не доведшей в 1763 году живописца до смерти. Страшная лихорадка, в свою очередь, была вызвана переутомлением от исполнения заказов — пресловутых портретов. То есть коммерческие парсуны Гейнсборо сгубили, а наш пейзаж из Хьюстона навсегда остался не только одним из свидетельств бескорыстного и свободного творчества, но и конкретным знаком воскрешения художника к жизни новой.
Именно как конкретный знак "Пейзаж с дровосеком" и располагает к своему истолкованию, даже вопреки воле автора. Для него-то бредущий по лесной дорожке дровосек с картины есть декоративная мелочь, которая затыкает дыру в левом нижнем углу, образовавшуюся от чуть смещенной с точки зрения классической перспективы композиции (дорожка дает этакий романтический изгиб). Однако же и дровосек, снятием шляпы приветствующий лучи солнца, и напряженно струящиеся из-за лесных кущ сами лучи какого-то неземного (в смысле — божественного) происхождения, и два ослика на обочине, и светлая церковь с полуснесенной башней где-то в дальней глубине, и общий мрачно-землистый колорит картины прямо вопиют о своей незримой, но подлинной сути — о религиозном откровении, данном бедняге Гейнсборо в момент его лихорадочного бреда и запечатленном по нечаянному исцелению. Художник дарит доктору, своему земному спасителю, благодарное послание, обращенное спасителю небесному.
Красиво. Но пойдя по такому смутному пути, тут же натыкаешься на препятствие. Этот самый ex Oriente lux, пробивающийся сквозь верхушки кустов,— действительно ли он с востока и равносилен рассвету? Восход это (лучи света пробивают мрак ночи) или закат (мрак наступает, дровосек шлет прощальное "прости" надеждам на лучшее, у церкви снесло ураганом шпиль, а осел лишь предрекает Страстную неделю и крестные муки)? Когда картину выставили на торги аукциона "Кристи" в 1790 году, ее описывали как утреннюю дорогу дровосека на свою работу. То есть сугубо оптимистично, несмотря на случившуюся смерть Гейнсборо. Ну а сегодняшний каталог Музея изобразительных искусств Хьюстона атрибутирует дровосека как возвращающегося после работы. То есть изображены вечерние сумерки, не предвещающие ничего хорошего.
В столь тупиковой ситуации остается вернуться от метафизики к истории искусства. Особенность "Пейзажа с дровосеком" не только в нетипичной для изящного Гейнсборо возможности глубокомысленных вчитываний, но и в совсем уж наглой недоделанности. В доведенной до логического конца легкости, infinito, при жизни художника смущавшем публику и обеспечившем место в истории после его смерти . Несмотря на мрачный колор, это прямо импрессионизм какой-то.
Понимаешь это именно в зале, где Гейнсборо теперь висит. Туда, так же на время, из-за недостатка места для другой выставки выслали еще фирменных импрессионистов ГМИИ. И это невольное соседство — зал начинает Гейнсборо с "Дровосеком", а венчает Дега с "Танцовщицами" — все проясняет в вопросе природы солнечного света на картине. Это в любом случае свет новой, неклассической живописи, Гейнсборо предвосхищенной. Живописи, родившейся на Востоке (Франция-то будет для английского лесоруба к востоку), а осевшей на Западе — коллекция импрессионистов считается наиболее ценной в коллекции хьюстонского музея. Таким образом, если свет льется все-таки с запада, то лесоруб, снимая шляпу, приветствует свою будущую родину.
И проблема географии с метафизикой решается сама собой.
АЛЕКСАНДР Ъ-ПАНОВ